-Ну и славно, - ласково улыбнулась Мирьям и погрозила ему пальцем: «До седера чтобы никуда не ходил. Ты в отпуске, отдыхай, с детьми возись».
-Буду, - Давид закрыл глаза: «Голова болит, конечно. Это от жара. Скоро все пройдет».
Ворота особняка Горовицей растворились. Экипаж остановился перед гранитным портиком, на ухоженной, окруженной клумбами, дорожке.
-Холодно, как холодно, - Давид, поворочавшись, натянул на себя одеяло. Он лежал с закрытыми глазами, и увидел перед собой холщовые палатки, огонь костра, крупные, яркие горные звезды.
-Говорят, - зевнул кто-то из солдат, - на западе, золото прямо из рек руками можно черпать. Вот бы туда добраться, ребята. Правда, до этого надо всех индейцев вырезать, отсюда до Тихого океана. Что там, кстати, - он рассмеялся, - нового, дома? А, Джек? Ты же в отпуске был.
-Человек есть, - ответил еще совсем юный, восторженный голос, - у нас, в штате Нью-Йорк, в Пальмире. Пророк Господа нашего, Иисуса Христа. Зовут его Джозеф Смит. К нему ангел явился, и открыл ему, что есть тайное Писание, на золотых листах, сокрытое глубоко в земле. После падения Первого Храма Господь вывел людей сюда, в Америку. Пророк Смит переводит эти благие вести на английский язык, чтобы мы все смогли их прочесть.
-Получается, - кто-то хмыкнул, - белые люди здесь первыми были? Еще до всяких индейцев? Мне такое учение по душе.
-У вас в штате Нью-Йорк, - скептически отозвался первый солдат, - каких сумасшедших только нет. Взять хотя бы матушку Анну Ли и ее паству. Они на молитве, трясутся и по кругу скачут. И этот Смит такой же тронутый, - он зевнул и строго сказал: «Кофейник с костра снимите, тоже крышка скачет».
Все расхохотались. Давид услышал какой-то стук. «Это я, - понял он, - у меня зубы стучат. Господи, какой мороз».
Он открыл глаза и увидел перед собой бесконечное, белое пространство, по которому полз человек. Вокруг его пояса была обмотана веревка. Человек тащил за собой сани, на которых лежало что-то темное. Блеснуло тусклое золото, и Давид вспомнил: «Это шпага Ворона, мне Дебора о ней рассказывала. Она в Англии, Тони ее туда увезла». Человек поднял голову. Светло-голубые, прозрачные глаза припухли от слез. Давид заметил темную прядь волос, что выбилась из-под мехового капюшона.
-Она на маму похожа, - улыбнулся Давид. «Ах, мама, мама…, Понятно, что вы с дядей Джоном не так просто в море вышли. Я бы, наверное, не смог, побоялся Да и нельзя так. Господь один решает, сколько нам жить, и когда умирать. Жаль только, что с Элишевой я так и не увиделся, а теперь и ее нет».
-Не могу больше, - услышал он слабый голос. «Не могу».
-Дай руку, - велел Давид и еще успел подумать: «Почему я ее касаюсь? Это не врачебный осмотр, а по-другому мне трогать женщин нельзя. Кроме семьи. Значит, она семья, как же иначе?»
Его пальцы натолкнулись на чью-то ладонь, и он отдернул руку: «Какая холодная. Нет, это я весь горю».
-Давид, - услышал он знакомый голос, - Давид, у тебя жар, сильный.
Жена чиркнула кресалом и зажгла свечу. Он плотнее закутался в одеяло: «Простыл, вот и все. Надо было мне одному переночевать, но ведь я так соскучился…, - Давид попытался улыбнуться. Присев, почувствовав тошноту, что подкатывала к горлу, он постарался встать.
-Не двигайся, - спокойно сказала Дебора. Жена накинула шелковый халат и принесла таз из умывальной. Его вырвало и Давид, тяжело задышал: «Это лихорадка…, так бывает, ты знаешь».
Дебора молчала, рассматривая его руку. Она вспомнила, как еще подростком поехала с матерью принимать роды в индейское стойбище. На отшибе, почти в лесу, стоял маленький вигвам. Индейцы пришли на озеро с запада. Мать, увидев костры, что окружали вигвам, спросила у местной знахарки: «Пятнистая болезнь?»
Та только кивнула и тяжело вздохнула.
-Она не заразна, - Дебора, глядела на красные пятна, что покрывали ладонь мужа. «Но все равно его надо отправить в госпиталь, и быстро. Господи, - она сжала зубы, - это же не лечится…»
Давида опять вырвало, и он простонал: «Больно…, Живот болит…Дебора, может быть, я съел что-то?»
Она намочила полотенце. Ласково вытерев его лицо, жена шепнула: «Я сейчас. Держи таз». Дебора вышла в коридор и прислушалась. Дом спал. Она постучала в комнату матери. Та, мгновенно, будто ожидая этого, открыла дверь. Каштановые, с проседью волосы, прикрытые шелковым чепцом, спускались на спину. Трещал фитиль свечи. Мирьям, обеспокоенно, спросила: «Давид? У него жар усилился?»
-Это пятнистая болезнь, - обреченно сказала Дебора. Мать, встряхнув ее, жестко ответила: «Ты не знаешь! Может быть, это просто корь, может быть, Давид ей не болел, в детстве…»
-Болел, - Дебора сглотнула слезы, - и при кори сыпь выступает сначала на лице, мама. А у него на руках, на ладонях…, И его рвет. Мама…- она уткнулась лицом куда-то в мягкую, уютную грудь. От матери пахло травами.
-Буди тетю Эстер, - велела та, - пусть поднимает Натана. Надо, чтобы Давида отвезли в госпиталь. Я к нему пойду.