Вельяминовы. Дорога на восток. Книга 2

Николай вспомнил тусклый огонек свечи и синие, упрямые глаза человека, что стоял напротив него. «Я вам, - Пестель вскинул голову, - все сказал, ваше величество, касательно моих взглядов на будущее России и участия в заговоре. Если вы от меня хотите раскаяния добиться - этого не будет. Я раскаиваюсь только в том, что мы действовали недостаточно решительно. И более я ничего говорить не собираюсь».

-Alexandre рассказывал, у Наполеона такие глаза были, - вспомнил царь. «Тоже любимчик моего старшего брата, как и Воронцов-Вельяминов. Пригрели на груди змею. Чего им не хватало, наследники лучших фамилий, богатые люди…»

-Полковник, - почти ласково сказал Николай. Отпив кофе, император порылся в бумагах, что лежали перед ним. «Ваш сообщник  по бунту, подполковник Муравьев-Апостол признался, что у вас в сожительницах была некая авантюристка, француженка. Мадам де Лу, - прочел он: «Воронцовы-Вельяминовы, у них тоже приемный сын был, Мишель де Лу. Я же велел Бенкендорфу навести справки. Он сначала на стороне Наполеона сражался, а потом к Боливару отправился, там и погиб. Эта де Лу - вдова его. Предатель на предателе, а не семья. И еще письмо..., - Николай, невольно, поморщился

Письмо пришло от короля Нидерландов.

-Мой дорогой царственный брат, - писал Виллем, - моя невестка, ваша сестра, принцесса Анна, сообщила мне о том, что в Санкт-Петербурге находится  мой подданный, малолетний внук ее светлости вдовствующей герцогини Экзетер, Мишель де Лу. Родственникам ребенка сейчас запрещено выезжать из России, в связи со следствием по делу о возмущении против Вашего Величества.

Не вмешиваясь в суверенные дела вашего государства, я все же, мой дорогой брат, настаиваю на том, чтобы мальчик был передан под покровительство нидерландского посла в России и доставлен в Амстердам, где его примет на свое попечение вдовствующая герцогиня Экзетер.

Николай  выругался. Бросив Бенкендорфу письмо, он ядовито сказал: «Так ты читаешь их переписку! Откуда Виллем узнал, что мальчишка здесь? И где его мать, вместе с Пестелем ее не поймали! Где, я тебя спрашиваю!»

Бенкендорф разгладил бумагу: «Ваше величество, они, должно быть, успели известить своих родственников до того, как вы распорядились перлюстрировать их письма. Герцогиня Экзетер - мать мадам де Лу, она знает, чуть ли ни всех европейских монархов..., - голос Бенкендорфа угас. Николай, сочно, заметил: «Хорошую  дочь она воспитала. Из-под земли мне эту мадам де Лу достаньте. Она не просто сожительница этого Пестеля, она, наверняка, агент европейских бунтовщиков».

Мальчишку пришлось отпустить.  В марте, с началом навигации его отправили в Амстердам, на первом же корабле, под присмотром чиновника из посольства. Бенкендорф потом доложил, что у Пантелеймоновского моста, - «в змеином логове», - поправил его Николай, - только улыбнулись, получив высочайшее распоряжение.

-Конечно, - император раздул ноздри, - они все это и подготовили. Теперь пусть следят внимательно, сын их и в крепости, но эта мадам де Лу где-то на свободе, хотя, - вздохнул Николай, - она могла границу и пешком перейти. Как только мы покончим с этими мерзавцами, - он похлопал рукой по папке, - мы займемся укреплением рубежей империи. Евреев надо загнать обратно в черту оседлости, запретить им появляться в столице...

-Их здесь и нет, ваше величество, - удивленно отозвался Бенкендорф.

-К Апраксину рынку сходи, Александр Христофорович, - посоветовал император, - там от них не протолкнуться. Все проездом, с обозами, все торговцы. Надо строго наказывать за незаконный переход границы, это ведь они проводят людей в Европу. Надо посылать на каторгу за контрабанду…, Потом за это примемся.

- Я жду, полковник - раздраженно сказал Николай. «Я знаю, что мадам де Лу родственница  вашего приятеля, Воронцова-Вельяминова. Что она делала на Украине и где она сейчас?»

Пестель только усмехнулся: «Ваше величество, рискую навлечь на себя немилость, напоминая вам об этом, но честь дворянина не позволяет мне обсуждать такие вещи с кем бы, то, ни было».

-Я его тогда чуть не ударил, - мрачно подумал Николай, просматривая список. «Но сдержался, слава Богу».

-Хорошо, - наконец, сказал он. «Шесть - четвертовать, и тридцати одному  отрубить голову. Замечаний по срокам каторги у меня нет. Передавайте дело на рассмотрение в Верховный Уголовный Суд».

Бенкендорф помялся у порога: «Ваше величество, со времен бунтовщика Пугачева такая казнь не применялась в империи. Пугачеву сначала тоже  отрубили голову. Верховный Суд будет надеяться на  проявление монаршей милости...»

-Если я решу ее проявить, - холодно ответил Николай, - я вам об этом сообщу, граф. Оставьте меня, - он махнул рукой.