Вельяминовы. Дорога на восток. Книга 2

Под наблюдение Комитета будет переданы Временный исполнительный совет, министры, генералы и все государственные учреждения.

13 июля 1793 года, Максимилиан Робеспьер.

Он посыпал чернила песком и позвал: «Милая!»

Тео, молча, зашла в гостиную. Женщина прислонилась к стене, скрестив руки на груди.

-Ты не надела траур, - заметил Робеспьер, вынимая из кармана сюртука свернутые в трубку бумаги.

-Месье Марат не был моим родственником, - пожала плечами Тео. Робеспьер встал и прошелся по комнате.

-Я - будущий глава Франции, - сказал он, рассматривая в большое зеркало свое отражение.

-Ты - моя невеста, в скором времени  супруга, мать моих детей. Франция скорбит о своем безвременно ушедшем  гениальном сыне, ты тоже, Тео,  должна скорбеть. Завтра, в Клубе Кордельеров мы будем прощаться с Жан-Полем. Я  произнесу надгробную речь, и гражданин Сад  тоже, они были друзьями.

-Придет весь Конвент, так что ты должна подготовить какой-нибудь трагический монолог, - Робеспьер щелкнул пальцами, - на твое усмотрение. Мать, потерявшая сына, жена, потерявшая мужа. И, конечно, споешь «Марсельезу», милая. Потом мы перенесем прах Жан-Поля в Пантеон. Осенью, когда месье Давид создаст для него памятник.

- Мишель, конечно, должен быть рядом со мной. В трауре, - добавил Робеспьер. «Мы будем подвешивать сердце Жан-Поля к потолку зала, чтобы оно вдохновляло ораторов. Мишель надолго запомнит такой замечательный день рождения.

-Да, - только и сказала Тео, сцепив пальцы.

-Распорядись, пожалуйста, чтобы мне принесли кофе в библиотеку, - попросил Робеспьер. «Мне надо поработать»

-И вот еще что, - позвал  он, когда Тео уже открыла дверь, - думаю, тебе будет интересно это услышать, милая.

Он развернул бумаги, покрытые какими-то пятнами, и откашлялся:

-Означенная мадемуазель  Корде, сначала настаивала, что ее брат не имеет никакого отношения к подлому убийству. Однако во время дальнейшего допроса она призналась, что это был вовсе не брат, а другая девушка. С ней мадемуазель Корде познакомилась в январе, на площади Революции, во время казни Луи Капета. Девушка эта, по имени Констанца, по словам Корде, связана с агентами иностранных держав, а также разбойниками, орудующими в Вандее. Приметы - высокого роста, стройного телосложения, короткие, рыжие волосы, темные глаза. Отлично владеет оружием, с легкостью носит мужскую одежду. Представлялась мадемуазель Корде журналистом. После того, как мы вызвали в Комитет Общественного Спасения редактора GazettenationaledeFrance-  стало ясно, что речь идет о мадемуазель Констанце ди Амальфи, англичанке, писавшей под псевдонимом «Месье Констан».

-Вот , - задумчиво заметил  Робеспьер и убрал бумаги.  Тео посмотрела на то, что лежало на полированном  столе. Она спросила, перехваченным горлом: «Что это?».

-Ноготь, - Робеспьер повертел его в руках. «Я принес его для Мишеля. Мальчику будет интересно посмотреть». Он внезапно схватил ее за запястье: «Где твоя подружка Констанца, я ведь ее помню? Где Экзетеры? Если ты знаешь и молчишь...»

-Я ничего не знаю, - Тео вырвала у него руку. «Я никого не видела, и не вижу - можешь спросить у охраны, они разве что только в туалетную комнату со мной не ходят!»

-Когда мы поженимся, - Робеспьтер опять взял ее за пальцы и стал ласкать их - медленно, настойчиво, - Тео содрогнулась от отвращения, - когда мы поженимся, Тео, я всегда буду рядом с тобой, обещаю. Пусть мне принесут кофе, - улыбнулся он. Поднявшись, Робеспьер полюбовался собой в зеркале: «Корде послезавтра гильотинируют, а ее сообщницу мы будем искать и найдем. Разумеется, мы ее заочно уже приговорили к смертной казни».

Он поправил траурный галстук: «Ты будешь очень хороша завтра, любовь моя. Тебе так идет черный цвет, милая, милая Тео, - Робеспьер взял ее руку и склонил белокурую голову:

-На террор, любовь моя, мы будем отвечать террором. Ты будешь нашей фурией, символом Революции. Я велю Жаку-Луи написать тебя в алом платье, попирающей  отрубленные головы врагов, с руками, по локоть в крови..., - он шумно вдохнул воздух и замолчал, прижавшись губами к ее пальцам.

Тео стояла, не двигаясь, глядя на багровые отсветы заката, на ворон, что каркая, кружили над собором, чувствуя совсем рядом кислый, отвратительный запах мертвечины, что исходил от Робеспьера.

В каморке пало уксусом. Марта  налила в деревянную плошку горячую воду, и размешала  пасту:  «Тут корень ревеня, бархатцы, ромашка, лимонный сок и мед. И водка с уксусом. Белокурой ты, конечно, не станешь, но волосы посветлеют».

Констанца, в рваной рубашке, и грязных, пыльных бриджах, с перевязанной щиколоткой, пришивала полосу холста к подолу старого платья.

-В груди оно тебе хорошо, - заметила женщина, орудуя кистью, - ты такая же худая, как и я.

-А где дядя Джон? -  спросила Констанца, оглядывая комнату. «Как ушел, так и не появлялся, а ведь уже  почти полночь».

-У него новый друг, - Марта хмыкнула, - сапожник. Месье Антуан Симон. Они выпивают вместе, - Марта подмигнула девушке и обняла ее за плечи: «Не вини себя, милая, не надо».