Вельяминовы.Дорога на восток.Книга вторая

«Миссис Горовиц. Все готово, мы вчера получили вашу каблограмму, такое несчастье, такое

несчастье...»

Батшева была в трауре, - роскошном, пышном черном платье черного муара, с гагатовым

ожерельем. Светлые, завитые волосы прикрывал капор, отороченный мехом соболя. Она

сбросила в руки лакею бархатную, уличную накидку. Оказавшись в огромной передней особняка, -

с уходящей наверх широкой, дубовой лестницей, с мраморным полом, - женщина деловито

сказала, посмотрев на изящные часы с бриллиантами, что висели у нее на браслете:

-Миссис Эстер еще в синагоге, с мистером Горовицем. Мальчиков привозит мистер Бенджамин-

Вулф, поездом из Вашингтона. С ним будет мистер Дэвид, его сыновья, и мисс Марта. От мистера

Фримена пришел кабель? - она требовательно посмотрела на лакея.

-Они приезжают вечерним рейсом из Бостона, - поклонился тот. «Мистер Натаниэль и вся семья.

Комнаты готовы, конечно».

-За обедом, - Батшева посчитала на пальцах, - будет тринадцать человек..., - она внезапно

замерла: «Отсадить кого-нибудь? Ерунда, суеверия, тетя Эстер только смеяться будет...».

-Шиву мы сидим здесь, - Батшева сняла перчатки. «Не забудьте, в столовой должна быть накрыта

еда, для посетителей. Завтра и начнем, сразу после похорон. Вы помните, - она внезапно

вздохнула, - с прошлого года».

-Шиву-то и некому сидеть, - женщина поднялась в свой будуар. Там было безукоризненно чисто,

пахло фиалками, горничная, завидев ее, присела. Горовицы не держали чернокожих слуг - ни в

Ньюпорте, ни в Вашингтоне. Как говорил Натан, в кругу семьи:

-Лучше я дам работу еврею. В конце концов, это заповедь. Хватит и того, что я жертвую деньги на

образование для чернокожих, на больницы..., Сейчас много эмигрантов из Европы, дела в

Америке на всех хватит.

Шесть лет назад Натан ушел в отставку с поста заместителя генерального прокурора. Вместе с

Вандербильтами, он занялся развитием железных дорог и пароходного транспорта на Миссисипи.

«Когда майор Горовиц, - он подмигивал старшему сыну, - завоюет нам Калифорнию, я все это

брошу. Перевезу сюда предприятие Судаковых, вместе с ними самими, и будем делать

американское вино, дорогие мои».

Батшева отпустила горничную и присела на бархатную кушетку. Она взяла свой ридикюль

крокодиловой кожи и нашла в нем маленький, в обложке из слоновой кости, альбом с

дагерротипами. «С женой он не успел сделать карточку, - вздохнула Батшева, глядя на красивое

лицо старшего сына. Хаим стоял, в офицерской форме, положив руку на плечо Дэниела. «Восемь

лет назад еще не было столько художников, как сейчас. Бедный Дэниел, - подумала она о старшем

внуке, - мать в три года потерял, а теперь и отец..., Хотя, сколько он Хаима видел? Тот все время в

армии был..., И Дэниел тоже в Вест-Пойнт собирается, не отговорить его».

Майор Хаим Горовиц погиб в прошлом году, на мексиканской войне. Он был похоронен здесь, в

Ньюпорте, на семейном участке Горовицей.

-Когда-нибудь, - услышала Батшева слова свекрови, - у нас будет военное кладбище, общее, в

Вашингтоне. Покойный Дэниел, - Батшева покраснела и отвела взгляд от темных, обрамленных

морщинами глаз свекрови, - еще во время войны за независимость об этом говорил.

Эстер неожиданно легко, несмотря на возраст, наклонилась, и погладила серый гранит на могиле

первого мужа: «Как оно появится, мы их там похороним. Тедди уже могилы капитанов Кроу в

столицу перенес ».

-А тетя Мирьям рядом с дядей Меиром, - Батшева перевернула страницу. Дагерротип был

разрезан на две части. В альбоме, лежала только левая сторона. «Это они в Цинциннати

позировали, - вспомнила Эстер. «Джошуа тогда годик исполнился, а Элияху раввином уже был».

Она посмотрела на красивую, молодую, темноволосую женщину, что держала на коленях пухлого,

в бархатном платье мальчика. Погладив пустое пространство справа, Батшева велела себе не

плакать.

-Некому шиву сидеть, - повторила Батшева. «Тедди не еврей. Джошуа одиннадцать лет всего

лишь, а Элияху...». Большие глаза Стефании Горовиц смотрели на нее - нежно, доверчиво. Она

улыбалась. Батшева заметила на плече невестки что-то белое. Это был кончик пальца. Когда

свекровь, раздув ноздри, разрезала дагерротипы и бросала в камин письма Элияху, ее ножницы

дернулись. «Все, что осталось, мальчик мой, - сдавленным голосом сказала Батшева, - все, что

осталось от тебя». Женщина прижалась губами к дагерротипу и все же не выдержала -

расплакалась. Она вспомнила яростный голос свекрови: «Ты будешь сидеть шиву! Ты, и Натан! Так

положено! - Эстер метала в камин обрывки бумаг. «Чтобы я больше не слышала этого имени в

своем доме. Ты наденешь траур и будешь принимать соболезнования, потому что у тебя больше

нет сына, а у меня внука».

Стефания лежала наверху, в спальне. Там были задернуты шторы, и пахло травами. Врач приходил