Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

Она чуть приподняла подол платья и выставила ножку в изящной туфельке с круглым мыском. Бронзовый шелк оттенял тонкую девичью щиколотку.

— Это батюшка привез, когда еще до войны с поляками в Краков ездил Катерину Ягеллонку сватать за царя. Только мне его надеть некуда совсем. А Катерина за него не вышла, брат ее, князь Сигизмунд потребовал за нее Смоленск, Псков и Новгород. Царь тогда Марию Темрюковну в жены взял, из черкасских князей.

— У твоей матушки женское седло есть еще?

— Есть, как не быть.

— Пошли, — он протянул ей руку.

Федор поудобнее взбил подушки.

— Со мной полежишь иль тебе по хозяйству надо?

Феодосия закрутила на затылке косы и выглянула в окно.

— К закату уже клонится, пойду посмотрю, что с ужином. Разбудить тебя или сам встанешь?

— Да сам, наверное, — Федор легонько шлепнул ее. — Давай, голышом тут не разгуливай, а то на поварне заждутся тебя.

Вельяминова оделась и поцеловала мужа в висок.

— Отдыхай.

Выйдя за порог, она нащупала в рукаве опашеня письмо, что передал Петя. Бумага жгла пальцы, словно огонь.

— А что королева Елизавета замуж не выходит?

Они ехали медленным шагом, и Петя залюбовался ею — волосы Марфа подняла наверх и заколола, но несколько прядей выбились на смуглую шею.

— На то она и королева. Редко кто ей под стать придется, а если за короля иноземного выходить, тогда придется от престола английского отказываться.

— Хорошо бы вовсе не ходить замуж!

— Это почему это?

— Да за кого на Москве выходить? Тут и грамоте-то мало кто обучен, о чем я с ними разговаривать буду? Батюшка мой, тот другая статья, но где найти такого, чтобы на него похож был? А в Европу мне тоже не попасть, раньше хоть с поляками не воевали, а теперь со всем миром перессорились.

— А сватаются к тебе?

— Мне ж пятнадцать вот только исполнилось, сейчас от женихов отбоя не будет, как Покров придет, венец наденут и все, вот ведь судьба неминучая. Ой, а что это у тебя с лицом, а?

Петя молча переломил хлыст.

— Поехали покажу тебе место одно заповедное, мне про него матушка сказывала.

Ему снился Полоцк.

Обозы с ранеными стояли на самом берегу Двины, напротив разрушенной огнем русских орудий крепости. Февраль был сиротским, хлюпал под колесами возов талый, смешанный с грязью снег, и лед на Двине был уже хилым, ноздреватым.

Федор проснулся от боли в ноге, и, с трудом перевернувшись, улегся на бок, так меньше ныло раздробленное пулей колено. Он откинул холщовый полог повозки. Пахло весной, ветром с Ливонского моря, победой.

Город лежал на противоположной стороне реки, и казалось, что золоченые купола церквей подсвечивают серое, низкое небо. Беспрестанно звонили колокола.

Странно, подумал Федор, нету вроде праздника никакого, что они заливаются?

Пан Зигмунт, польский лекарь, хмуро поздоровался, влезая в повозку, и занялся осмотром раны.

— Хорошо, — удовлетворенно сказал он по-русски, на границе все знали оба языка. — Заживает хорошо, правильно, что почистили.

О том, как чистили рану — с помощью водки и раскаленных на огне щипцов — Федор предпочитал не вспоминать.

— Ходить буду?

— Не враз, но будете, — обнадежил лекарь. — Хромать тоже, но лучше так, чем без ноги.

— Пан Зигмунт, — Вельяминов попробовал пошевелить ногой и тут же скривился от боли. — Пошто колокола звонят?

— Евреев крестят, — искоса взглянул на боярина поляк. — Кто согласился, конечно.

— А кто не согласился?