— У вас его не делают разве? — Степан налил ей чуть-чуть, только прикрыть донышко.
— Делают, но на равнине, у нас в горах холодно, виноград не растет, — Маша попробовала и даже зажмурилась от удовольствия. — Вкусно!
Степан сел за стол, и она, все еще краснея, сказала: «Я приготовила вам блюдо грузинское, меня мама научила. Мы даже с мистрис Доусон поспорили, она говорила, что птицу с орехами не делают. Если вам не нравится, я другое принесу, — окончательно смешавшись, шепотом договорила она.
— Куда это ты его унесешь, я еще даже не попробовал еще, — Степан рассмеялся, положил в рот кусочек и блаженно зажмурился. Было восхитительно вкусно. — Спасибо, — растроганно сказал он, глядя на опущенную гладко зачесанную головку. — Спасибо, Машенька.
Она робко и благодарно улыбнулась, и Степан вдруг понял, что готов отдать жизнь, лишь бы эта улыбка не сходила с ее лица.
Степану не спалось. Он встал, раскурил трубку. Ты ж старик для нее, сердито увещевал он себя, глядя, как огонь лижет дрова в камине. Ей только шестнадцать стукнуло, на кой ляд ты ей сдался, черт одноглазый, тебя и дома-то никогда не бывает.
Но тут он вспомнил Беллу, а в памяти всплыли слова Федосьи Никитичны, сказанные на берегу моря в Колывани: «Любовь нам Господь посылает, она есть великий дар, тебе благодарить Бога за нее надо».
— Еще раз послал? — хмыкнул вслух он, вопросительно задрав голову верх, и подошел к окну. Шел мягкий, крупный снег, тихо было в Сити, только чуть вразнобой пробили полночь часы в двух церквях по соседству, да вдалеке скрипели колеса припозднившейся кареты.
Феодосия Федора на четверть века младше была, а такой любви, как у них, поискать еще, подумал Степан. Он прислонился горячим лбом лицом к заиндевевшему стеклу и прошептал, точно зная, к кому обращается: «Спасибо».
Маша читала сонеты сэра Томаса Уайетта. Степан смотрел на тонкие пальцы, поглаживающие страницы. Почувствовав на себе его взгляд, она оторвалась от книги.
— Можно вслух?
Он кивнул.
— Я отдала тебе свое сердце, не причини ему боли, — перевела она первую строку и запнулась.
— Не причиню. Никогда не причиню, — глухо сказал Степан, и, встав на колени, взял ее за руку. — Посмотри на меня, Машенька.
Она вперила в него взгляд угольно-черных глаз.
— В Астрахани я спрашивала вашего брата, что такое любить.
— И что он сказал?
— Он сказал, что я вырасту и узнаю. — Маша прижала его руку к своей щеке. — Теперь я знаю.
Оторвавшись от ее губ, Степан пробормотал: «Завтра пойду к священнику. Я бы и сейчас пошел, но поздно уже».
Маша счастливо улыбнулась.
Колокола святой Елены спозаранку переливались радостным веселым звоном, и вторили им другие церкви Сити, казалось, весь город празднует эту свадьбу. Судачили, что Ворону привезли невесту из гарема шаха персидского, история на ходу обрастала подробностями, кто-то уже «точно знал», что Ворон сам ее и выкрал.
Степан поправил шпагу и усмехнулся, вспомнив, песни, что до сих пор распевали в тавернах Ямайки, — сколько лет прошло уже, а все не забывали в Новом Свете его поединок с Карвальо.
— Готовы, сэр Стивен? — раздался голос священника.
— Готов.
Грянул хор.
Маша шла ему навстречу в платье из серебряной парчи. На черных, распущенных по плечам волосах был венок из белых роз. В церкви яблоку было негде упасть, но Воронцову на миг показалось, что они одни на всем белом свете — так смотрела на него невеста. Она встала рядом, едва доставая головой до его плеча. Взявшись за руки, они опустились на колени перед алтарем.
Закрутившись в трехнедельной предсвадебной суматохе — пока трижды оглашали у Святой Елены их намерение вступить в брак, пока шили платье, пока украшали церковь, — Степан совсем забыл, что собирался попросить хотя бы жену священника поговорить с Машей о некоторых подробностях семейной жизни. Он совершенно не представлял себе, как нужно обращаться с невинной девицей.
На пальце новобрачной посверкивал подарок королевы Елизаветы — кольцо с изумрудом.
За свадебным столом Мариам застенчиво попросила мужа налить ей вина.
— Тебе белого или красного?
— Все равно, а то я боюсь.
— Не бойся. Все будет хорошо.