— Пошли, — шепнул он Роде. «Надо быстрее, пока солдаты за трапезой. Конь у меня есть, бот уже ждет, в заливе».
— Черт, свобода, — вдруг улыбнулся датчанин. «Не верю».
Степан увидел кого-то у входа в камеру Роде и застыл, прижавшись к стене. «Солдаты же едят, — вспомнил он донесения резидента, что, вместе с планом замка и слепком ключей, передал ему Джон. «Кто это? — он вгляделся и похолодел.
Мужчина вдруг почувствовал руку у себя на плече и застыл. «Обернись, — сказал давно забытый голос. «Мерзавец, — подумал мужчина, — как вымахал-то, а плечи какие — медведь медведем». Единственный глаз, — синий будто Зунд, — оглядел его.
Мужчина было потянулся за пистолетом, но почувствовал холод клинка, что коснулся его груди.
— Оставь, — сказал Степан по-русски, и лениво улыбнулся. «Помнишь же, я еще мальчишкой сильнее тебя был».
«Но не быстрее, — подумал мужчина и одним, легким движением вонзил кинжал в бок противнику. Тот откинулся назад, но, сцепив, зубы, устоял на ногах, и сделал выпад клинком.
Шпага вошла в тело, будто в масло, и пригвоздила мужчину к деревянной двери. Кровь хлынула сразу — алая, быстрая. «Как река, — успел подумать мужчина.
Ворон, наклоняясь к нему, зажимая рану рукой, шепнул: «Гори в аду, Матвей Федорович».
Роде посмотрел на судорожно дергающегося человека и спросил изумленно: «А мы куда?».
— А мы в Англию, герр Карстен, и побыстрее, — ответил Степан, морщась от боли. «Ее Величество королева Елизавета предлагает вам работу».
Эпилог
Флоренция, июль 1576 года
На улице было совсем тихо и еще не жарко — едва взошло солнце. Петя привалился к стене дома на углу того самого незаметного проулка, и снял медальон — внутри была прядка мягких, каштановых волос.
Украшение ему передали на брюссельском рынке в мае — какой-то человек в одежде купца толкнул Воронцова, и долго извинялся, раскланиваясь перед ним. Петя проверил кошелек — все было на месте, и вдруг похолодел, почувствовав в кармане гладкое, тяжелое золото.
Вернувшись в свои комнаты, он долго перечитывал записку от Джона, а потом, уронив голову на руки, просто смотрел на долгий, нежной зелени закат, вспоминая ту августовскую ночь во Флоренции, и как она считала что-то на пальцах.
Потом он собрался, и пошел туда, где ему можно было появляться только, когда речь шла о жизни и смерти.
Они встретились с Джоном ранним утром, в пронизанном солнцем перелеске где-то на французской границе.
Джон посмотрел на лицо своего работника и еще раз возблагодарил Бога за то, что есть на свете Марта.
— Все хорошо, — сказал себе он, — ребенок родился, здоровый, он в безопасности, пусть Корвино доделает свои дела тут и едет их забирать. Потом Орсини вернется во Флоренцию, Джованни убьет его, и пусть Питер идет со своей Изабеллой под венец.
— Но ты не можешь сейчас ехать, — жестко сказал он тогда. «Сначала заверши то, что начал.
Поедешь в июле, как вы и договаривались».
— Там мой ребенок! — тихо, твердо сказал Воронцов.
— Я понимаю, — вздохнул Джон. «Право, Корвино, потерпи. Еще немного — и ты будешь в Тоскане. Увезешь их в Лондон, и сиди там с ними всю оставшуюся жизнь, пожалуйста».
— Ты не написал мальчик это, или девочка, — неожиданно сказал Петя. «Почему?»
Джон увидел глаза Пети и ворчливо сказал: «Потому что Изабеллу опекала настолько умная женщина, что даже я не знаю, — кто там родился. И так безопасней, поверь мне».
Он, наконец, собрал в себе силы свернуть за угол и чуть слышно постучать в дверь. Даже не дожидаясь, пока она закроется, едва увидев любимую, Петя опустился на колени.
Изабелла вдруг заплакала — тихо, почти неслышно, и погладила его по голове. «Наконец-то, милый мой, — сказала она. «Наконец-то мы вместе».
Еще на лестнице, не сдерживаясь, он стал раздевать ее.
— Господи, как я скучал, как я скучал по тебе, как я люблю тебя! — шептал Петя.
Распустив ей косы, он осторожно уложил ее на постель и коснулся губами груди. Женщина вздрогнула. Он понял. «Счастье мое, — сказал Петя, нежно, — как только мог, — целуя ее. «Я так виноват перед тобой, ты ведь была совсем одна».
— Мне помогала моя подруга, венецианка, — Изабелла улыбнулась.
— Очень надежная женщина, от вас. Жалко, что она сейчас уехала, а то бы вы познакомились.
Она и девочку нашу приняла, — герцогиня помолчала, и вдруг, — Воронцов даже испугался, — расплакалась.
— Я ее кормила неделю, Пьетро. Она такая хорошая девочка, спокойная, я просто лежала там, у них, в деревенском доме, вместе с ней. Кормила и думала — а вдруг с тобой что-то случилось, вдруг я тебя больше не увижу, и ты даже не узнаешь, что у нас есть дочь?
— А потом, — она отвернулась, уткнув лицо в сгиб локтя, — мне надо было уезжать. Она спала, и я просто перекрестила ее с порога — чтобы не разбудить.
Но я иногда вижу во сне, что прикладываю ее к груди. Я тогда лежала и молилась об одном — чтобы ты вернулся за нами, — она подняла заплаканное, прекрасное лицо и улыбнулась.
— Я не могу, не могу без тебя, — он обнял ее, — всю, и вдруг сказал: «Ты знаешь, какая ты красивая! Ты сейчас еще красивее, чем была!»