— У меня, — она вдруг покраснела, — и показала на грудь, — видишь, какая большая стала. И тут, — она повела рукой у живота, — тоже не так, как было.
— Нет, нет, — он вдохнул запах роз. «Ты самая прекрасная женщина на свете, и такой останешься всегда. Иди ко мне, пожалуйста».
И потом он мог повторять только одно, беспрестанно, не в силах оторваться от ее тела: «Я так люблю тебя, так люблю!»
Она, улыбаясь, пристроилась у него на плече, и Петя, обняв ее, сказал:
— Вот что. Ты сейчас собирайся там, на вилле, и будь готова к вечеру. Я встречу Джованни, и на закате вернемся. Заберу тебя, заедем за маленькой, — и в Лондон.
— Пьетро, — она вдруг наклонилась и пошарила среди сброшенной одежды. «Вот, — Изабелла протянула ему сложенное письмо. «Это та самая деревня, где наша доченька. Пусть будет у тебя, хорошо? Просто так, мало ли».
— Никаких «мало ли», — ворчливо ответил Петя, но, увидев ее глаза, взял листок, и положил внутрь своего медальона.
Паоло Орсини привязал лошадь в перелеске, неподалеку от виллы дель Поджио. Он поднялся по мраморной лестнице и прислушался — вокруг стояла тишина.
В комнатах никого не было. «Отпустила слуг, — герцог усмехнулся и прошел в опочивальню жены. Кровать с тех пор сделали новую, но спальня почти не изменилась — вот тут она стояла на коленях, еще в свадебном платье гранатового бархата, расшитом золотом, и рыдала, хватая его за ноги: «Не надо, пожалуйста, не надо! Я боюсь!»
Он тогда порвал платье — в клочья, и, отхлестав ее по щекам, сказал: «Ты, Изабелла, помни — ты моя жена, перед Богом и людьми, что я хочу, то с тобой и делаю, на то я и муж».
Потом она опять плакала и просила: «Мне больно, пожалуйста, не надо больше!».
Он посмотрел на распухшее от пощечин, зареванное, еще детское лицо, и, улыбнувшись, сказал: «Хорошо, милая, сейчас будет не больно». Он столкнул жену с кровати и поставил на колени. Потом ее вырвало, и Орсини, поморщившись, сказал: «Сама вытирай, слуги спят уже».
Он вспомнил, как жена ползала на коленях, елозя по полу остатками платья, и усмехнулся:
«Сучка. Сучкой была, такой и осталась».
Он вытянулся на кровати и стал ждать.
Письмо от шурина ему доставили прямо в Палермо. Рейд был успешным. Тунис, они, конечно, не отбили, — для этого надо было больше, чем пятьдесят галер, но турок потрепали изрядно. Он собирался ехать прямо в Венецию, к той сладкой стерве, и теперь-то точно увезти ее в Браччано.
— Буду насиловать ее всю дорогу до Рима, — подумал тогда Орсини, сдирая со сложенного втрое листка печать герцогства Тосканского.
— Привезу в замок уже беременной, и пусть сидит там под охраной. Детям там хорошо будет — озеро, лес, с мальчишкой можно на лодке походить, под парусом. Вообще надо будет им учителей из Рима привезти, ближе к осени. А потом Марта родит, и успокоится, поймет, что бежать ей некуда, да и незачем.
Прочтя то, что было написано изящным, элегантным почерком Франческо, он выругался: «Ну и семейка! Шлюха на шлюхе!».
Шурин оторвался от своих алхимических опытов, и, поджав тонкие губы, взглянул на Орсини.
В роскошном, блистающем золочеными панелями кабинете, резко, перебивая запах благовоний, потянуло потом.
Пьетро, самый младший Медичи, тоже поморщился.
— Лето на дворе, — грубо сказал Орсини. «Я даже домой не заезжал — сразу сюда, как ты и просил. Никто не знает, что я во Флоренции».
Франческо откинулся на спинку высокого кресла и поиграл перстнями.
— У тебя нет наследника, Паоло.
— Я себе две недели отбивал зад на деревенских дорогах, чтобы услышать то, что знает вся Тоскана? — ехидно спросил Орсини. «Что вы мне подсунули бесплодную бабу, да еще и с дурным характером?».
— А тебе нужен наследник, — как будто не слыша его, продолжил шурин.
— Ты готов поделиться со мной Бьянкой? — Орсини, наконец, сел. «Я не против, хоть, я слышал, она и растолстела после родов».
— Твоя жена тоже, — холодно сказал Франческо.
В кабинете повисло тяжелое молчание. Орсини поднялся.
— Ты куда это? — поинтересовался шурин.
— Перерезать горло этой суке, — обернулся Орсини на пороге.
— Подожди, — герцог Тосканский обернулся. «Вон сидит Пьетро, который, — Франческо усмехнулся, — стал рогоносцем, как недавно выяснилось».
— Ты мне написал, — нетерпеливо сказал Орсини. «И что?».
— Помоги нам разобраться с Леонорой — тихо, и мы закроем глаза на то, что случится с Изабеллой, — шурин покачал сцепленными пальцами. «У тебя, Паоло, — он вдруг улыбнулся, — больше опыта в таких делах. Пьетро еще молод и может, — шурин поискал нужное слово, — не справиться».
— Хорошо, — кивнул Орсини.
— Про роды, — Франческо замялся, — я точно ничего не знаю. Твоя жена ездила в монастырь — на месяц. Может, она там молилась об исцелении от бесплодия, ничего не могу сказать. А может, она куда-то еще …, отлучалась. Ты только помни, Паоло — у нас, мужчин, может быть сколько угодно внебрачных детей, на то мы и мужчины. А вот у женщин в нашей семье — нет.
По крайней мере, — шурин помолчал, — живых детей. Понимаешь, о чем я?
— Да, — ответил Орсини.