— Он — мой любимый пастырь, помните же, наверное, мистер Симмонс, как он зимой кормил пчел медом и освободил зайчонка, попавшего в капкан. А эти, — он махнула рукой в сторону арены, — жестокосердные люди убивают создания Божьи ради собственного развлечения.
Правду же говорят, — она понизила голос, — эти протестанты, они язычники, мистер Симмонс, наследники императора Нерона.
Женщина передернула плечами и закуталась в шаль.
— Опасные вещи вы говорите, миссис Бенджамин, — медленно сказал Симмонс.
Марфа вздернула острый подбородок. «А мне все равно! Мой покойный муж был католиком, и я исповедую единственно верное учение, учение нашей Святой Церкви! Если надо будет, я и на плаху за него лягу».
Симмонс вдруг улыбнулся. «Я вот думаю, что найдутся и кое-какие другие места, где вам можно полежать, моя дорогая Марта. Например, супружеская постель — не думали об этом?»
— Вообще или чья-то? — в ее зеленых глазах играл смех. «Я ведь очень разборчива, дорогой Чарльз, предупреждаю вас».
— Иначе вы бы не приняли мои ухаживания, — он помог ей зайти в карету. «Моя постель, миссис Бенджамин, только моя. Никому другому я не позволю и на милю к вам приблизиться, имейте это в виду».
Петя увидел, как рука Симмонса задержалась на ее талии — на одно мгновение дольше, чем это было принято требованиями вежливости.
— Мерзавец, — пробормотал он и пустил своего коня рысью за ними. Карета остановилась у ее лондонского дома, она быстро взбежала вверх по ступенькам, и обернулась: «Я вам напишу, дорогой Чарльз», — услышал Петя ее мелодичный голос.
— Буду ждать, моя милая Марта, — ответил банкир и Петя подавил в себе желание потянуться за шпагой.
Он дождался, пока Симмонс уедет, и погаснет свеча в окне ее опочивальни, и повернул коня в сторону церкви Святой Елены.
Петя уже засыпал, — несколько раз перевернув подушку, сжав зубы, изо всех сил стараясь не думать о ней, — как услышал скрип открывающейся двери. Он тихо, быстро наклонился, и поднял с пола свой кинжал.
— Ты что тут делаешь? — удивленно спросил Петя, глядя на старшего брата, что стоял в дверях.
— Золото привез, процент свой с последнего рейса, — хмуро ответил Ворон. «Не ходить же мне с ним по Лондону. И переодеться хотел — мы на травле медведей были, в первом ряду, вся рубашка кровью забрызгана. Хоть там и ко всякому привыкли…, - он осекся и поставил подсвечник на стол.
— Когда пришел? — Петя протер глаза и опустил кинжал.
— Две недели назад. Я все это время на верфи провел, там, если не так что пойдет, сейчас — в море не поправишь потом, надо проследить. А ты, Петька, я смотрю, — брат ехидно кивнул на клинок, — в своих Нижних Землях совсем прекратил людям доверять. Тут запоры на всех дверях, центр города — а ты с кинжалом под рукой спишь.
— Ко мне раз в месяц наемных убийц посылают, — Петя встал, и налил себе вина, — ты бы тоже так спал, на моем месте.
— А ты зачем в городе? — удивился Ворон. «На складах, что ли, был?».
— В театре, — Петя подошел к окну и увидел косое полукружие луны над крышей Святой Елены. «Отсюда до ее дома — четыре квартала, — вдруг подумал он, и представил себе ее — мирно спящей, с рассыпавшимися по простыне бронзовыми волосами.
Тогда, у костра, она устроилась в его руках, — было так удобно, как будто бы Господь и задумывал сотворить их друг для друга. Обнимая ее, касаясь губами стриженых волос, уже в полудреме Петя все еще пытался ее поцеловать — сколь бы не было рядом Марфы, сколь бы она ему ни принадлежала, — «мне всегда будет ее мало», — подумал тогда Воронцов.
— Марфа жива, — вдруг сказал он брату, так и не повернувшись. «Жива, здесь она, в Лондоне».
Ворон, не говоря ни слова, тоже выпил и сел за стол — пересчитывать деньги.
— Степа, ты не слышал меня, что ли? — закричал на него брат.
— Не ори. Очень хорошо слышал, — ответил Ворон. «Видишь, — он показал на горку монет, — во что мне твоя Марфа обошлась. Сто золотых, между прочим. Пятьдесят — Фрэнсису, и столько же — молодому Рэли.
— Да ты что, издеваешься надо мной? — побледнел брат.
— Отнюдь, — Ворон спрятал деньги в кошелек, и, отперев большой железный шкап, сложил туда остальное золото. «Встретил я Марфу сегодня, на том берегу. То-то я думал — где я ее видел, эту даму? А вот оказывается, где — Ворон тоже выпил, — в Колывани, как она еще шестилетней была.
— Ну что я тебе могу сказать, Петенька, — дурак ты, что спишь тут один, а не с ней, где бы она сейчас ни спала. Или она с тем, высоким? Увели ее у тебя?».
— Это Симмонс, банкир, — вздохнул Петя, — она с ним по нашей работе в театр ходила.
— Ах, вот оно как, — иронично сказал Ворон, — ну, в этой девочке я никогда не сомневался. А сто золотых я, Петруша, проспорил, — брат помедлил, — потому что сказал, что она не замужем.
Теперь придется деньги отдавать. Или погодить мне немного? — красивая бровь чуть изогнулась. «А то, как я посмотрю, ты вроде ей муж, а вроде — и нет».
— Да ты, — Петя, уже не понимая, что делает, потянулся за кинжалом.
— А ну сядь, — прикрикнул на него Степан. «Она с тобой живет?».