Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

— Месье, — раздался совсем рядом нежный голосок. Он поднял голову и улыбнулся — его приятель, несомненно, знал, что ему надо. Она была совсем худой, молоденькой, — не старше двадцати, и, если бы он встал, она бы даже не достала головой — белокурой, с чудно уложенными косами, — до его плеча.

На платье, — сером, в цвет глаз, была волна кружев, призванная прикрыть то, что груди-то в скромном декольте, — если вглядеться, — и не было. Так, что-то детское. Это было хорошо, очень хорошо.

— Мадемуазель, — он поднялся, и девушка чуть отступила, — уж слишком он был высоким и широкоплечим. Рядом с ним она и вправду казалась ребенком.

От него пахло солью и немного — пряностями, будто в комнату вместе с ним зашло бескрайнее море и кружащий голову аромат корабельных трюмов.

У нее было достойное вино — он всегда любил Париж как раз за то, что здесь можно было со вкусом выпить. Хотя на улице и был теплый сентябрь, камин все равно горел, и он, потянувшись, отставив бокал, сказал: «А вам не жарко, мадемуазель?»

— Можно просто Жаннет, — сказала она, не поднимая золотистых, длинных ресниц.

— Жаннет, — хмыкнул он, и похлопал по ручке своего кресла. «Ну, иди сюда, моя прелесть».

Она тут же пристроилась рядом, и он вдруг подумал, что именно за это и ценит шлюх — они всегда понимали его с полуслова.

— А что, Жаннет, — спросил он, чуть гладя ее по острому, еще девчачьему колену, — ты ведь послушная девочка?».

— Очень, месье, — ответила она, зарумянившись, скосив глаза на его большую руку, что медленно поднимала наверх тонкий, пышный шелк ее юбок.

— Это хорошо, — сказал он, почувствовав под пальцами влагу и, лениво улыбнувшись, провел этими пальцами по ее губам. Она поцеловала их — один за другим, и, так же, не поднимая глаз, сказала: «Все, что хочет месье».

Он взял ее за подбородок и приник к ее губам — долго и глубоко.

— Месье хочет многого, но начнет с простых вещей, — он властно толкнул ее вниз, на колени, перед креслом, и закрыл глаза.

Когда он ушел, она протянула руку и сгребла с простыни деньги — напоследок он осыпал ее монетами, всю, с головы до ног, и взял, — она уже потеряла счет тому, в какой раз, — прямо так — среди тусклого сияния золота.

Она, расширив ноздри, вдохнула запах, стоявший в опочивальне. Пахло солью и потом, металлом, кровью и еще — чем-то теплым, кружащим голову. Поднявшись с постели, перешагнув через разорванный шелк платья, девушка распахнула ставни, впустив в комнату свежий, сладкий воздух осени.

Пролог Берген, ноябрь 1577 года

Степан поежился и подбросил дров в камин. За окном завывала метель, и он внезапно вспомнил свою первую, и единственную зимовку на Ньюфаундленде. «Правильно я сделал, что с тех пор не появлялся севернее Копенгагена», — он налил себе теплого вина и подышал на пальцы.

На дворе раздался скрип ворот и чуть слышное ржание лошади. Он улыбнулся, и, потянув к себе второй кубок, поставил его рядом.

— Мороз, ужас какой, — сказала Анна Трондсен, заходя в комнату, стряхивая с лисьего воротника снег. «На перевале все обледенело, едва по мосту проехали». Она села на лавку и стала стягивать высокие, отороченные мехом сапоги.

— Дай-ка, — Степан опустился на колени и помог ей. Маленькие ступни в толстых шерстяных чулках совсем заледенели. Он погрел их в руках и сердито сказал: «И охота тебе ночью по горам бродить, сидела бы дома».

— Вот, — Анна встала, и посмотрела на него, задрав голову, — сразу видно, что хозяйством ты никогда не занимался. Рождество же скоро, баранину в сентябре еще засолили, а, как холод наступает, надо ее закоптить и развесить, чтобы просохла как следует.

— Опять же, — она подошла к столу и налила себе вина, — сейчас медь будут из Швеции везти, надо было в городе с ганзейскими купцами встретиться, обговорить условия поставки».

— А что, — заинтересовался Степан, — у тебя доля в шахте есть этой, в Фалуне?

— Еще от отца моего покойного, — Анна перекрестилась, и вдруг улыбнулась. «А ты что, скучал, что ли, Стефан?».

— Ну да, — Ворон потянул ее к себе на колени, и с удивлением понял, что говорит правду.

— Там такая дама — палец в рот ей не клади, — предупредил его Джон. «Отец ее, сам знаешь, сначала пиратствовал на Балтике, а потом стал адмиралом датского флота. Она при дворе в Копенгагене росла.

— Да, про отца я слышал, — ответил Степан. «Он же в Исландию ходил, какое-то восстание против датчан усмирять, и со шведами воевал.

— Именно, и брат ее такой же, — Джон усмехнулся, — Энно его звали. Ограбил покойного короля Эрика шведского, и сбежал в Европу. Там притворялся графом, даже самому герцогу Альбе голову долго морочил, но все, же шведы его нашли и на колесе изломали. Так что Анна эта — не цветок невинности, уж поверь мне.

— Так что же она за Босуэлла замуж вышла, если такая умная? — Ворон выпил и сказал: «Все же с французским вином ничего не сравнится, прав мой брат».

— Ну, — развел руками Джон, — ей девятнадцать было, а не тридцать семь, как сейчас. Там темная история с этим замужеством, они и в церковь не ходили, так — за руки подержались.