Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

— Государь сначала сам ее посохом в висок ударил, зачал ногами топтать, а как остыл — она уж и мертвая была. Еще все кричал: «Да лучше б ты сама сдохла, ведьма!» Да и то — никто ж даже воды не нахлебался, из взрослых, место там мелкое было, только и всего — со струга по мосткам на берег сойти. Кто ж знал, что они перевернутся? А младенец что — сколько ему надо?

— А что царица? — спросила Прасковья.

— Металась сначала, выла, а потом, всю дорогу до Москвы лежала и плакала. Тихо так, жалобно. Все повторяла: «Не надо было маленького туда возить, говорили ж государю». И то, матушки, сказывают-то что?

— Что? — спросили женщины.

Аксакова понизила голос и оглянулась по сторонам.

— Да будто государь к Максиму Греку ездил, перед тем, как на богомолье отправиться. Тот ему и сказал, мол — путь дальний, трудный, незачем жену и отрока новорожденного туда брать. А царь и не послушался.

Феодосия вздохнула. «Бедная царица-матушка. Хуже нет, дитя свое рожоное потерять, да еще и вымоленное такое».

— Федосья, Параша, — донесся из опочивальни слабый голос Анастасии. «Пойдите сюда-то».

Женщины поспешили к царице.

Анастасия Романовна лежала, подпертая сзади высокими подушками. Кукольная красота ее будто поблекла, под темными глазами залегли круги, волосы были неубраны.

— Надо мне встать сегодня, — сказала она, подзывая к себе боярынь.

— Да что ты, государыня, — охнула Феодосия. «Нельзя тебе ходить-то еще, ты отдыхать должна».

— Не буду ходить — другую бабу приведут, — жестко отрезала Анастасия. «Тебе, Федосья, хорошо — у твоего мужа наследник есть, а что ты дочку ему родила — для Федора Васильевича оно и лучше, не будет твоя Марфа с Матвеем за богатство спорить, уйдет взамуж, и все. А тут не деревни в наследство — тут страна цельная. Так что давай, боярыня, пои меня травами твоими, но чтобы я сегодня вечером на ногах была».

Прасковья внимательно взглянула на царицу.

— А ты не зыркай! — раздраженно сказала Анастасия. «Нынче как раз нужное время, с Божьей помощью понесу».

— Так матушка… — начала Прасковья.

— Молчи, сама знаю, — вздохнула Анастасия. «Думаешь, боярыня, мне носить-то легко? Мне ж не шестнадцать лет уже, сама посчитай, сколько. Но, ежели я наследника не рожу, все одно, что и не было меня — сошлют в монастырь, и поминай, как звали. Соломонию ж Сабурову государь Василий сослал, а я, чем лучше?»

Феодосия только вздохнула и ушла в боковую светелку — готовить для царицы питье из трав.

— Что Марья-то? — спросила царица Прасковью, расчесывающую ей косы.

— Так что, матушка государыня, только царевича похоронили, не венчаться ж сразу после этого. До Покрова отложили свадьбу.

— А Матвей вроде остепенился, — задумчиво сказала царица. «Тихий такой, богомольный стал, в Кирилловом монастыре все поклоны бил, постился. И не узнать его. Так что, может, и сладится у них все с Марьей, а то, что ж хорошего, когда муж от жены гуляет».

В опочивальне повисло тяжелое молчание.

— Вот, государыня Анастасия, выпей-ка, — нарушила его Феодосия, поднося к губам царицы позолоченный кубок. «Сразу легче станет».

Женщина выпила, и встряхнула головой.

— Неси мне одеться, Прасковья. Вам с Федосьей хорошо — за мужьями вашими вы ровно как за каменной стеною, нет у вас ни забот, ни хлопот, а мне — каждый шаг будто по острию меча иду, если оступлюсь — так и не вспомнят, как звали меня».

Царь Иван Васильевич стоял на молитве.

Со времени возвращения из Кириллова монастыря широкие плечи его опустились, спина сгорбилась.

Отбив последний из положенных земных поклонов, он, перебирая лестовку, опустился в глубокое кресло у окна.

— Алексей Данилович, — после долгого раздумья позвал царь.

От косяка двери незаметно отделилась темная фигура окольничего Басманова.

— Государь, — склонился тот.

— Скажи мне, а что того монаха, Феодосий его вроде зовут, ересь у него вроде как стригольная была, что из Андроникова монастыря пропал, — нашли его?

— Нет, батюшка Иван Васильевич, — тихо, шелестящим голосом проговорил Басманов. «Как в воду канул».

— В воду, — задумчиво сказал царь. «Там же Яуза рядом, лодью подогнать — дело минутное, на Москву-реку выйти и поминай, как звали. Ты там отцов святых в монастыре поспрашивал ли?».

— Так божатся все, что ни сном, ни духом. А так я со всеми разговаривал-то, окромя отца келаря.

— А с ним, что не перемолвился? — заинтересовался Иван.

— Волей божию скончался отче Нектарий, еще как мы на богомолье были. Тучен был невместно, припадок у него случился, язык отнялся, и помер дня через два, али три — объяснил Басманов.

— Упокой душу его, Господи — царь встал и положил перед иконами семипоклонный начал.

— Ты вот что, Алексей Данилович, — продолжил царь. «Позови-ка мне Вельяминова, Федора Васильевича. А сам иди, иди, порой носом землю-то, люди просто так не пропадают, хоша бы и на Москве. Не уплыл же монах этот рыбой по реке».

Когда Федор зашел в царевы палаты, Иван Васильевич смотрел на закат над Москвой.