Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

— Упокой Господи его душу, — тихо сказал Ермак. «Вот уж истинно — бесстрашный человек был боярин Вельяминов».

— Бесстрашный, это да, — кисло сказал царь. «Это семейное у них, впрочем. Так вот, сии карты Марфа Федоровна с Большого Камня привезла, как была на оном, там же вы с ней познакомились?».

— Там — еще более спокойно ответил Ермак. «В Чердыни».

— Ну, вот и увидитесь сегодня, трапезовать она нас пригласила, к себе, как в былые времена.

Опять, — царь расхохотался, — мы у нее в пост обедаем. Впрочем, постное, али скоромное — у Вельяминовых хорошо готовят, не проголодаетесь. Ну, идите, там и встретимся».

Уже когда атаманы были у двери, царь вдруг, легко, будто дикий зверь, и не хромая вовсе, положил руку на плечо Кольцу.

— А ты останься, атаман, — велел Иван Васильевич. «Разговор у меня есть до тебя».

В раскрытые окна тронного зала вливался свежий, теплый весенний ветер, щебетали воробьи на кремлевском дворе, снизу был слышен детский смех. Царь выглянул в окно и увидел, что Митька, в окружении мамок, пытается ковылять по серому булыжнику.

Царица Марья Федоровна, улыбаясь, присела, раскинув руки, и Митька, пройдя два шага, с облегчением оказался в материнских объятьях.

«Господи, — вдруг подумал царь, — ну дай ты мне дожить до того времени, как он на коня сядет. Ну, виноват я пред тобой, знаю, но даровал, же ты мне сына — здорового и сильного, значит, простил меня?»

Иван Васильевич обернулся и посмотрел на мужчину, что стоял перед ним. Красивое, обветренное, жесткое лицо Кольца только чуть побледнело.

— Я тут поспрашивал в Разбойном-то приказе, Иван Иванович, — безучастно сказал царь, сцепив длинные пальцы, — много за тобой дел числится, а голова всего одна. Впрочем, сие не беда, палачи сначала ноги — руки отрубают, потом — сам знаешь что, а потом уж — голову.

Ну, или не отрубают, так оставляют — на колу сидеть, без ног, без рук — зато с головой. Ты как хочешь?

Кольцо молчал, только чуть дрогнул угол сухого, тонкого рта.

— Побаловался ты на Волге немало, прежде чем к Ермаку-то Тимофеевичу тебя занесло. Оно, конечно, и атаман твой не без греха, однако то дело прошлое, — задумчиво сказал царь. «А вот ты, Иван Иванович, в Сибирь можешь и не вернуться, Троицкая церковь тут рядом, до помоста, что рядом с ней поставят — ближе».

— Государь, — тихо сказал Кольцо.

— Однако же, — будто не слыша его, сказал Иван Васильевич, — есть путь сего избежать. Ты воеводой сибирским хочешь быть?

Кольцо сглотнул и ответил: «То честь великая, царь-батюшка, однако же, Ермак Тимофеевич…»

— Ермак Тимофеевич сегодня есть, а завтра нет его, — царь потрещал костяшками пальцев.

«Сам знаешь, война дело такое, опасное. К тому же, Иван Иванович, тяжело с людьми бесстрашными, хлопоты с ними одни. А ты, царь усмехнулся, — меня боишься, вижу я. Оно и правильно. Лет сколько тебе?»

— Сорок на Пасху было, — сглотнув, ответил Кольцо.

— Жениться не собираешься? — поинтересовался Иван.

Атаман улыбнулся. «Да разве у нас женятся? Добром никто за Большой Камень не поедет, да и негде там жен держать».

— На то и города будете строить, — ответил царь. «Опять же, ежели ты воеводой сибирским хочешь стать, так жена тебе нужна».

— Кто ж пойдет-то за меня? — осмелев, спросил Кольцо.

— Есть у меня одна боярышня на примете, — царь рассмеялся. «Московских хороших кровей, однако же, отец ее инородцем был, то ли татарин, то ли остяк. С такой женой все местные к тебе под крыло потянутся. Красивая боярышня, шестнадцать лет только исполнилось.

Однако честью ее за тебя не отдадут, сговорена она уже, осенью венчается вроде».

— А что ж делать? — спросил Кольцо.

Иван Васильевич расхохотался. «До сорока лет дожил, и не знаешь, что с девками делают?

Так что Иван Иванович, хочешь уходом, хочешь — еще как, но чтобы Федосья Петровна с тобой под венцом стояла, и с тобой в Сибирь уехала. А иначе — царь кивнул за окно, — как я тебе и обещал, до Троицкой церкви путь недолгий».

— А как увидеться-то с ней? — поинтересовался атаман.

— А вот сегодня и увидишься, на Воздвиженке, — Иван Васильевич похлопал его по плечу.

«Боярыни Вельяминовой дочка это старшая. Увидишься, а дальше уж сам, Иван Иванович.

Сможешь? — царь вопросительно наклонил голову.

— Смогу, государь, — усмехнулся Кольцо.

— Федосья, а ну проверь, каша-то поспела? — распорядилась боярыня Воронцова-Вельяминова. На поварне городской усадьбы было шумно, девки стучали ножами, ключница укладывала на огромном блюде вареных осетров. Дверь была распахнута, и со двора доносился смех играющих в салки младших девочек.

— Лизавета! — высунув голову в дверь, велела Марфа. «Пойди с двойняшками в палату крестовую, посмотрите, хорошо ли прибрано там, да и столы уже накрывайте, царь вскорости приедет. И где Федор, обещался еще к обедне быть?».

— Да тут я, матушка, — сын шагнул на поварню и тут же утащил кусок рыбы.

— Хоша бы руки помыл, — вздохнула Марфа, — со стройки только что. Проголодался? — она ласково, потянувшись, поцеловала Федю в лоб. «Что вам там дают, за трапезой-то?».