Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

— Descansa en el fondo del mar, — запели они, аккомпанируя себе, — verdes como los ojos. Su nombre era Isabel, el a muria por amor.

Когда они закончили занятие, Марта села на колени к матери и спросила: «А как это — умереть из-за любви?»

Тео вздохнула и, погладив дочь по прямым, цвета воронового крыла, волосам, ответила:

«Сеньора Изабелла очень любила сеньора Куэрво, и заслонила его своим телом от ядра.

Так и умерла. И он тоже умер, потом».

— Наверное, — добавила про себя Тео, глядя на бескрайний простор океана перед ней. «Если бы сюда заходили бы какие-то другие корабли, кроме испанцев, — горько подумала она, — а так и весточку не послать. Да и жива ли матушка, жив ли сэр Стивен? Господь один ведает».

Она пощекотала дочь и предложила: «Давай спустимся на кухню, проверим, как там дела, а потом нарежем цветов в саду, папе нравится, когда столовая украшена к обеду».

Марта прижала к себе большой букет георгин и, приподнявшись на цыпочках, ахнула:

«Папа!». Она сунула цветы матери и со всех ног побежала вниз, по дорожке серого камня.

Вискайно подхватил ее на руки, — хоть дочери и было семь, но она была маленькая и легкая, и нежно спросил: «Что вы тут с матушкой делали, пока нас не было?»

— Музыка, — стала загибать пальцы Марта, — французский, а на обед сегодня миндальный крем, вот!

— Надеюсь, и еще что-то, кроме него, — хмуро сказал Дэниел, — я проголодался.

— Рыба, — презрительно сморщила нос девочка, и, посмотрев на брата, добавила: «После сиесты пойдем, поиграем в мяч?».

— Мне заниматься надо, — вздохнул Дэниел, — ты в море не ходишь, у тебя времени больше.

Себастьян подхватил Марту и сказал, улыбаясь: «Я думаю, Марта тебе может помочь с французским языком, да, дочка?»

Девочка покраснела и пробормотала: «Ну, если Дэниел хочет…

— Я хочу, конечно, — ухмыльнулся брат и крикнул: «Мама! Я сегодня сам вел шлюпку!»

После того, как прочли молитву и служанки, неслышно двигаясь, стали убирать со стола, Тео, посмотрев на детей, велела: «А теперь всем отдыхать, видите, какая жаркая зима в этом году!»

Дэниел собрал хлебные крошки и, подойдя к большой клетке, кинул их попугаю — снежно-белому, с желтым хохолком и мощным клювом. Птица, висевшая вниз головой на жердочке, приоткрыла глаз, и, перевернувшись, хлопнув крыльями, закричала: «Куэрво! Куэрво!».

— Хоть бы раз он что-нибудь другое сказал, — в сердцах проговорил Себастьян.

— Ну, — заметила Тео, рассматривая свои отполированные ногти, — попугай, которого ты снял с расстрелянного английского корабля, вряд ли станет кричать: «Король Филипп!», дорогой мой.

Он примирительно улыбнулся, и, когда дети вышли из столовой — огромной, с мраморным полом и выходящими на океан окнами, шепнул жене: «Я сейчас».

Себастьян остановился на пороге опочивальни, посмотрев на ее стройную спину. Темные локоны были распущены, по-домашнему. Он вдохнул запах цветов, которые стояли в серебряных вазах вдоль стен, и застыл — ее длинные, смуглые пальцы вытащили из шкатулки с драгоценностями медвежий клык на простом, кожаном шнурке. Жена повертела его и, чуть вздохнув, положила обратно — в сверкающие россыпи изумрудов и сапфиров.

Один раз, через несколько недель после венчания, Себастьян попытался его выбросить — жена, застав его над шкатулкой, холодно сказала: «Если ты хоть раз прикоснешься к этой вещи, то можешь раз и навсегда забыть дорогу ко мне в постель».

Вискайно нашарил в кармане подарок, и, подождав, пока Тео захлопнет шкатулку, тихо подошел к ней. «Смотри, что мне привезли, — сказал он, застегивая на высокой, стройной шее ожерелье, — это из Индии, к твоему новому платью будет хорошо».

Тео посмотрела на ограненную, оправленную в золото бирюзу и вдруг вспомнила те колечки из Персии, что дарил им отчим, когда они еще были детьми, на Москве. Она положила руку на свой крест — маленький, играющий алмазами, и ласково сказала: «Спасибо, милый».

— Можно? — спросил Себастьян, целуя ее плечо. «Пожалуйста, Тео?».

Она кивнула, и, подождав, пока он расшнурует корсет, встав, потянувшись, услышала, как ее пышные юбки с шуршанием падают на устеленный коврами пол. Муж опустился на колени, и она, схватившись рукой за резной столбик кровати, раздвинув ноги, застонала.

— Господи, как я тебя люблю, — сказал потом Себастьян ей на ухо, зарывшись лицом в ее мягкие волосы, чувствуя, как содрогается ее тело, — как я тебя люблю, Тео!

Жена нашла его руку, — левую, ту на которой не было большого пальца, и прижалась губами к шраму.

Они дремали, лежа в обнимку под прохладным, шелковым одеялом, когда в дверь чуть постучали, и раздался робкий голос служанки: «Сеньор, простите, тут прислали от губернатора, говорят — срочно».

— Лежи, ради Бога, — велел Вискайно, одеваясь, — лежи, отдыхай. Я быстро.

— Что случилось? — она обеспокоенно поднялась, придерживая шелк на груди.

— Ерунда какая-нибудь, наверняка — он пристегнул шпагу и поцеловал вишневые губы, — не бойся, англичане еще ни разу ни атаковали Акапулько, и не сделают этого, пока я жив.