Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

— Скоро обедать, — сказала она, поправляя кружевной чепец.

— Мама, — Анита оторвалась от тетради и наклонила голову: «Слышишь? На дороге!»

Мияко взглянула в прорезь ворот, и, перекрестившись, побледнев, шепнула: «Господи, спасибо тебе! Хоть и недалеко был, а все равно — мало ли что могло случиться».

— Отец едет, — она повернулась к детям и велела: «Быстро, быстро, убирайте тут все, и поднимитесь наверх, руки помойте».

Она подхватила простую, домашнюю, серую юбку и ринулась в дом.

— Мама рассказывала, — задумчиво проговорила Анита, собирая тетради, — что, когда она росла в Японии, и ее отец возвращался домой, они все выстраивались на дворе и кланялись ему. До земли!

— Я же тебе говорил, — рассмеялся Пьетро, — я очень рад, что мы не живем в Японии.

Хосе взглянул на белокурую девочку, что прикорнула на руках у Марфы, и тихо сказал:

«Пока нет причин беспокоиться, тетя Марта. Тео здоровый ребенок, не худенькая, и ест она хорошо, как вы мне сказали».

Женщина вздохнула, и, откинувшись на шелковое сиденье кареты, так же тихо ответила:

— Мой старший брат единокровный, там, на Москве, от этой болезни умер, мой дорогой племянник. Я же помню — при ней ничего нет хуже сырости. И Юджиния, бедняжка — она же всю жизнь в тропиках прожила, ты же сам оттуда, понимаешь, о чем я говорю, — Марфа покачала Тео, и, та, широко зевнув, заснула еще крепче.

Хосе посмотрел на румяные щечки девочки и развел руками: «Тео все-таки тут родилась, тетя Марта, но вы следите — если она начнет покашливать, то лучше ее в более теплые края отправить».

— Легко сказать, — Марфа взглянула на племянницу, погруженную в книгу. «В Париже, конечно, не так промозгло, но мой зять и так — один сына воспитывает, ему тяжело с двумя детьми будет. Тем более, мистер Майкл ездит, по делам, мальчика-то он может с собой взять, а девочку, да еще и маленькую? А все остальные тоже, — женщина задумалась, — брат мой — в Копенгагене, вы — в Амстердаме, там погода такая же, как у нас. Не на Святую же Землю дитя отправлять?

Марфа оправила на Тео бархатное платьице цвета желудей, отделанное бежевой, с золотом, кружевной прошивкой, и, помахав рукой Джованни, подождав, пока он осадит лошадь у окошка кареты, сказала:

— Я тогда у парадного входа постою, пусть Мияко мне его откроет, не пойду с вами на задний двор. Положу ее, — женщина кивнула на внучку, — и спущусь.

Джованни посмотрел в большие, зеленые, обрамленные чуть заметной сетью морщин, глаза, и кивнул.

— Проснуться может, — нежно сказала Марфа, глядя на внучку. «Твои-то к тебе бросятся, будут кричать: «Папа!», не надо, чтобы дитя это слышало, расплачется еще».

Ворота усадьбы отворились, и Хосе, выпрыгнув из кареты, подал ей руку. Марфа помахала остальным и пошла к высоким, резного дуба, парадным дверям усадьбы.

— Папа! Папа! — услышала она радостные крики, и, улыбнувшись, стала ждать, пока ей откроют.

Чай пили на террасе. Адмирал приставил ладонь к глазам и шутливо сказал: «Я смотрю, дорогой Джованни, придется нам детей повенчать — Анита от Уильяма не отходит».

— Это шпага, — рассмеялся ди Амальфи и, приняв из рук жены чашку, шепнул ей: «А ну садись немедленно!

— Сэнсей, — она покраснела, и Марфа ласково попросила: «И вправду, садитесь, Мияко-сан, дети с Уильямом, Хосе и Мирьям занимаются, хоть вчетвером чаю попьем, спокойно».

— А шпага, — Джованни отпил чая, и блаженно закрыв глаза, слушая гудение пчел, подумал:

«Господи, дома», — это у Аниты так со всеми. Когда зять твой приезжал, со Стивеном, она мальчику тоже в рот смотрела».

С реки донесся веселый визг Тео и голос Уильяма: «Сейчас я буду Вороном и всех вас утоплю, потому что вы — мои противники!»

— Тогда я буду доньей Эстер и ты меня должен спасти от костра! — встряла Анита и взрослые на террасе дружно рассмеялись.

В спальне пахло жасмином. Марфа положила голову с распущенными, бронзовыми волосами на плечо мужу, и, протянув ему брошюру в бумажной обложке, сказала: «Вот, это твой экземпляр, де Гроот его тебе подписал».

Адмирал приподнялся на локте и прочел, при свете нежной, белесой ночи: «Тому, кто первым увидел Голландию — свободной». Виллем помолчал и улыбнулся: «Ну, там же не только я один был, милая моя».

— Все равно, — Марфа наклонилась и поцеловала его. «Если бы не ты — не было бы ни этой книги, ни де Гроота, ни Лейденского Университета, и независимой Голландии бы тоже — не было».

— Свободное море, — задумчиво сказал Виллем. «Знаешь, я ведь завидую нашему сыну, любовь моя, — у него еще столько всего впереди».

— У тебя тоже, — Марфа все целовала его, а потом, смотря в карие глаза, рассмеялась: «Ох, как я жалела, адмирал, что не соблазнила тебя на той кровати времен крестоносцев, в замке!»

— Я рыцарь, — Виллем обнял ее и уложил на бок, — поэтому я бы себе такого не позволил. Но очень хотел, разумеется.

— Да и сейчас, как я посмотрю, — хочешь, — томно сказала Марфа, и, повернув голову, подставив ему губы.

В таверне было накурено. Питер пробрался через толпу, что гомонила у стойки, — время было обеденное, и помахал рукой Ньюпорту.