Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

— Найдем, — поправила его сестра, и, вздернув острый подбородок, вздохнув, — вышла из кухни. Матвей услышал ее веселый голос: «Все готовы? А то лошади заждались!», и, взглянув на Волка, подумал: «Как это он так смотреть умеет? Будто лед, право слово.

Степан покойник так смотрел, бывало».

— Вот ты только, Михайло Данилович, — осторожно сказал Матвей, — туда отправляться не вздумай, ладно?

— А сие, — коротко ответил Волк, поднимаясь, — я сам решу.

Матвей проводил глазами его белокурую голову и, вздохнув, потянувшись за кофейником, пробормотал: «Вот же упрямец, прости Господи».

Часть двенадцатая Нижний Новгород, осень 1611 года

Петя Воронцов-Вельяминов спешился и, привязав лошадь к желтеющей березе, вышел на откос Волги. «Красиво», — юноша застыл, засунув руки в карманы кафтана. Волга текла на юг, — широкая, ленивая, и Петя, прищурившись, увидел на холме каменные стены кремля, а чуть подальше, на берегу Оки — золотые купола Благовещенского монастыря.

— Ничего, — юноша встряхнул рыжей головой, — сейчас с батюшкой съездим в Ярославль, соберем там ополчение, вернемся, а там уже, Великим Постом, и на Москву выступать будем. А Степа нас тут подождет, все безопасней.

Он оглянулся на мощный, высокий забор усадьбы у себя за спиной и, внезапно улыбнувшись, решительно подошел поближе.

За оградой раздался какой-то шорох и Петя позвал: «Марья!»

— Я тут, — услышал он девичий шепот. «Матушка на поварне, сейчас не выглянет. Уезжаешь ты? — нежный голос погрустнел.

— Сегодня, с батюшкой, — Петя сел на сухую траву, и, достав кинжал, просунув его в щель между бревнами, чуть пошевелил лезвием. Щель расширилась и он, увидев кончик белого, маленького мизинца, робко коснулся его. Девушка за оградой глубоко, прерывисто вздохнула.

— Как вернемся, сватов зашлю, — решительно сказал Петя, все не отпуская ее пальца.

«Слышишь, Марья?»

— Но мой батюшка…, - отчаянно, грустно прошептала она. «Федор Петрович тебе не разрешит, Петя, никогда!»

— То батюшка, а то — ты, — зло ответил юноша. «Мне девятнадцатый год идет, могу и сам жениться, Марья».

Он оглянулся, и, погладив ее мизинец, на мгновение прижался к нему губами. Сердце отчаянно заколотилось, и он услышал ласковый, прерывистый шепот: «Я ждать буду, Петя, ты только возвращайся!»

— Вернусь, — сказал он, вдыхая ветер с Волги, и влажный, сладкий запах осени. Петя потянулся, и, подобрав рыжий лист, что лежал на траве, осторожно просунул его в щель.

— Под подушку положу, — пообещала Марья, и, ахнув: «Матушка!», еще успела шепнуть:

«Милый мой!»

Петя услышал резкий, недовольный голос Ульяны Федоровны Романовой, и, усмехнувшись, покрутив головой, — вскочил в седло своего гнедого жеребца.

В Михайло-Архангельском соборе служили обедню. Петя, стоя за мощной спиной отца — рядом с ним были князь Пожарский, Минин и Татищев, — скосил глаза. Напротив, через проход, он увидел толстые, спускавшиеся на стройную спину белокурые косы, и нежный профиль какой-то девушки — в скромном сарафане. Петя заметил, как дрогнули длинные, темные ресницы и услышал слева шепот: «Дырку-то в ней не прогляди, Петруша».

Степка, — в черном кафтане послушника, — ухмылялся красивыми, алыми губами. Петя, было, потянулся дать ему подзатыльника, но тут запел хор, иереи двинулись вниз, толпа расступилась, и он увидел глаза девушки — синие, будто летнее небо.

В келарне вкусно пахло блинами. Степа снял с треноги в очаге железную сковороду, и, полив стопку теплым маслом, подвинул брату: «Ешь, а то я знаю, как вы там с батюшкой снедаете, с ополчением этим. Все всухомятку. И квас пей, я сам ставил».

Степа свернул блин, и, окунув его в сметану, облизываясь, сказал:

— Сие Марья Ивановна Романова, дочка известного тебе Ивана Никитича, того, что из Москвы грамоты рассылает, о присяге Владиславу королевичу. Ну, и патриарха, — Степа хохотнул, — Филарета племянница. Хотя тут у нас Филарет не в чести, сам понимаешь. Тако же Иван Никитич — не любят его. Ну, боярин Романов в Кремле, польскому коменданту кланяется, а семья его — тут. Батюшка не велел их трогать, мол, сие баба с детьми.

Петя жарко покраснел и младший брат, зорко глянув на него, небрежно сказал: «Могу грамотцу передать, мы там у них крышу сейчас кроем, в усадьбе. Ну, — Степа лениво улыбнулся, — не я, конечно, — он поднял изящные, холеные, красивые руки, — но — могу и я туда сходить.

— Да какой из тебя плотник? — усмехнулся Петя.

— Уж получше некоторых, — Степа вздернул рыжую бровь. «А впрочем, — не хочешь, — как хочешь». Он, было, потянулся еще за одним блином, но Петя умоляюще сказал:

«Пожалуйста…»

В синих глазах брата заметался смех. «Томишься, — утвердительно сказал Степан, наклонив голову набок. «Ну да ничего, Петруша, сие дело поправимое».