Он обернулся и, улыбаясь, ответил: «С Божьей помощью, Чарли, осенью с тобой на охоту поедем». Невысокий, красивый, изящный мальчик, темноволосый, в шитом серебром камзоле, поклонился. Он, покраснев, сказал: «Да я подожду, батюшка, вы, главное — выздоравливайте».
— Выздоровею, — хохотнул отец и, потрепав Чарльза по голове, велел: «Расставляй шахматы, а то мы с тобой давно не играли. Заодно расскажешь мне — чем ты там сейчас занимаешься, с учителями».
— О рыцаре дон Кихоте читаем, — Чарльз потянулся за шахматной доской черного дерева и слоновой кости. «Это с учителем испанского языка, батюшка».
— Да, — Яков откинулся в кресле, — правильно мы с Экзетером решили — Испания. Инфанта Мария Анна, дочь Филиппа. Шесть лет ей сейчас. Ну, через десять лет и повенчать их можно. Дожить бы, — он усмехнулся и, быстро что-то написав, передал бумагу появившемуся слуге.
— И чтобы выполняли беспрекословно, — велел он. «Остальные пусть едят, что хотят, а мне ни мяса, ни рыбы не подавать».
— А что же вы будете есть, батюшка? — удивился Чарли, двигая вперед белую пешку.
— Овощи, — Яков рассмеялся, и, посмотрев на доску, ответив на ход сына, сказал: «Сыграем с тобой испанскую партию, Чарли».
Хосе вышел во двор и сразу увидел адмирала.
— Ты прости, что я тебя так с места сорвал, — хмыкнул Виллем, принимая от слуги лошадей, — но Марта очень волновалась, я и решил — лучше сейчас тебя в усадьбу отвезти.
Хосе пристроил сумку на седле, и, наклонившись, потрепав коня по холке, ответил: «Ну что вы, адмирал, понятно, что мне с пациенткой надо быть. Там хоть и две акушерки опытных, а все равно — иногда бывает так, что без врача не обойтись».
— Но лучше бы так не было, — подумал Хосе, уже, когда она выехали на Уайтхолл и повернули к западу. Он посмотрел на широкую, сверкающую под солнцем реку, и увидел птиц, что парили над ней — десятки чаек, кричащих, мечущихся в голубом, ярком небе.
— Все будет хорошо, — твердо сказал он себе и вдруг подумал: «Но ведь, правда — пока мы не сможем заглянуть внутрь человеческого тела, все наши снадобья и уменья тратятся впустую. Но как? Невозможно, совершенно невозможно. Жаль, что Констанца уехала — она же мне говорила, в Амстердаме, что можно создать очень точные линзы для того, чтобы изучать кровь и другие выделения организма. Но у Беллы все в порядке, дети лежат правильно, не крупные — все обойдется».
— Как король? — прервал молчание Виллем.
— Король, — Хосе улыбнулся, — если прекратит пить и наслаждаться жареной дичью — всех нас переживет. Ну, вы же сами были в Индии, адмирал, видели тамошних стариков — они на девятом десятке выглядят пятидесятилетними. Вот, как вы, например.
Виллем покрутил головой и недовольно ответил: «Все бы хорошо, но вот седею я быстро.
Жена-то моя, сам видел — не меняется, а вот я… — он вздохнул и провел рукой по серебристым кудрям, падавшим на воротник камзола.
— Ну, — Хосе отпустил поводья и развел руками, — тут, адмирал, кроме краски, ничего не придумали. Грецкий орех…
— Это пусть Бэкингем красится, — сочно заметил Виллем, оглядываясь на королевский дворец.
«Все остальное, — он подмигнул Хосе, — у меня в полном порядке, так что грех жаловаться».
Хосе приподнялся в стременах и посмотрел на всадника, что во весь опор мчался по Лондонскому мосту. Красивый, белый андалузский жеребец повернул к Уайтхоллу — клубы пыли из-под копыт взлетели вверх, — и пропал из виду.
— Лошадь хороша у него, — заметил Виллем и подогнал Хосе: «Поехали, я все-таки хочу к ужину успеть, раз уж в таверне пришлось обедать».
Белла наклонилась над колыбелью и тихо, благоговейно сказала: «Какие славные!».
Мальчики зачмокали губками и девушка, отпрянув, повернувшись к Рэйчел, что, сидя за ореховым бюро, быстро ела, проговорила: «Ой, прости, я не хотела их будить».
— Все равно, — Рэйчел вытерла губы шелковой салфеткой, — сейчас проснутся.
Близнецы захныкали, и, Рэйчел, отставив поднос, вздохнув, спустила со стройных, усыпанных веснушками плеч, рубашку.
— Давай, — велела она. Белла взяла того, что справа и спросила: «Это кто?».
Рэчел пристально посмотрела на ребенка, и, приподняв пеленки, ответила: «Мэтью». Белла взглянула на красную шерстяную ниточку на ручке ребенка и рассмеялась: «Так правильно, да».
— Моя мама покойная была одна из двойни, — Рэйчел положила на вторую руку Мартина и стала кормить детей. «Брат ее еще ребенком умер, — женщина вздохнула, и, покачав мальчиков, рассмеялась: «А вы с каждым днем толстеете!»
— Много молока? — спросила Белла, забирая поднос со стола. «У меня всегда много, — Рэйчел зевнула, — да и что я делаю — только сплю, ем и читаю. И у тебя так же будет».
Она повернулась и, поглядев на бледное лицо Беллы, озабоченно спросила: «Болит что-то?»
Девушка внезапно охнула, и, выпустив из рук поднос, согнувшись, широко открыв рот, ответила: «Да!»
Увидев пятно крови, что расплывалось по домашнему, просторному, светлому платью Беллы, женщина громко крикнула: «Матушка! Миссис Стэнли! Кто-нибудь!».
Близнецы недовольно заревели и Белла, кусая губы, схватившись рукой за столбик кровати — тоже заплакала.