Читаем Вельяминовы. Век открытий. Книга 1 полностью

Стефания лежала наверху, в спальне. Там были задернуты шторы, и пахло травами. Врач приходил каждый день. Он, мягко говорил: «Ничего, ничего. Миссис Горовиц оправится. Такое потрясение, надо дать ей время. Она сюда из Цинциннати чуть ли не пешком шла, с ребенком на руках. Пусть отдохнет».

У Джошуа были испуганные глаза. Мальчик не отходил от матери, устроившись рядом, прижавшись головой к ее груди. Стефания молчала, не говоря, что заставило ее бежать из Цинциннати, добираться до столицы в почтовой карете и, промокшей, измученной, постучать в мощные двери особняка Горовцей.

- Пусть отлежится, - коротко велела Эстер. «Не трогайте ее сейчас. Встанет и расскажет».

Это случилось в день, когда Стефания впервые сошла к завтраку. Хаим был на территориях, внуки, Дэниел и Джошуа, ели в детской. Эстер только мягко улыбнулась. Усадив жену внука рядом, налив ей кофе с молоком, она заметила: «Вот и славно. Погода хорошая, лето на дворе. Ты потом с мальчиками в саду погуляй. Дэниелу веселее будет, раз Джошуа здесь, все же они ровесники».

Натан, развернув The National Intelligencer, побледнел. Батшева, обеспокоенно, спросила: «Что такое, милый?»

Стефания бросила один взгляд на первую полосу газеты. Опрокинув серебряную чашку с кофе на белоснежную, льняную скатерть, женщина закричала: «Нет! Нет! Дядя Натан, я прошу вас! Не читайте, пожалуйста! Не надо!». Она, было, попыталась вырвать газету из рук свекра. Эстер, отвесив ей пощечину, удерживая жену внука в кресле, коротко велела: «Читай, Натан».

- Из Иллинойса сообщают, - рука Натана скомкала скатерть. Стефания тихо рыдала. Эстер, раздув ноздри, встряхнув Стефанию за плечи, приказала: «Читай, Натан Горовиц!»

- Из Иллинойса сообщают, - Натан откашлялся.

- Так называемый пророк, глава секты мормонов, Джозеф Смит, принял в Совет Двенадцати Апостолов, в круг своих ближайших последователей, бывшего раввина общины Бней Исраэль, в Цинциннати, Элияху Горовица. Мистер Горовиц отказался от своей фамилии и стал именоваться в честь Джозефа Смита. Старейшина Элайджа Смит будет руководить постройкой храма Церкви Иисуса Христа, Святых Последних Дней в Наву, городе, который стал прибежищем мормонской секты.

В столовой повисло молчание. Стефания, скорчившись в кресле, еле слышно всхлипывала.

- Ты поэтому сбежала? - Эстер наклонилась к ней. «Сара, - она привлекла женщину к себе, - Сара, не молчи, говори с нами...»

Стефания только мелко кивала. Уткнувшись лицом в ладони, женщина простонала: «Нет! Нет! Пожалуйста! Не спрашивайте меня ни о чем, никогда..., Пожалуйста!»

Батшева все сидела, поглаживая дагерротип.

- Одиннадцать лет я тебя не видела, мальчик мой, - тихо сказала она. «Когда Джошуа родился, мы к вам на обрезание приезжали, в Цинциннати. Из Наву они все на запад ушли, в прошлом году еще, как газеты писали. Старейшины Бригем Янг и Элайджа Смит возглавили шествие стада избранных в землю обетованную. Господи, - Батшева покачала головой, - прости моего мальчика, прошу Тебя».

Она прошла в умывальную. Открыв серебряный кран, вымыв лицо, женщина подушилась ароматической эссенцией. Постояв немного, успокоившись, Батшева пошла вниз. Пора было проверить, как накрывают обед.

На кладбище было тихо. Эстер стояла, опираясь на трость, глядя на свежевырытую могилу. Гроб, что привезли из Вашингтона, был перенесен в изящное, темного гранита отдельное здание. Там располагалось похоронное общество.

Она повертела в руке камешек и положила его на серую плиту. Могила Мирьям была в женском ряду. Завтра, рядом с ней, должны были опустить в землю Сару Горовиц, урожденную Стефанию Бенджамин-Вулф.

- И меня здесь похоронят, - равнодушно подумала Эстер. «Господи, я еще помню, как я Хаима сюда привезла. Больше шестидесяти лет с тех пор прошло». Она всегда говорила о смерти с привычным спокойствием акушерки, видевшей на своем веку тысячи трупов матерей и младенцев.

Эстер удовлетворенно улыбнулась:

- Мы откроем женский медицинский колледж. Больницы везде появились, и в Бостоне, и в Нью-Йорке, и в Вашингтоне. Будем обучать девушек, они станут сестрами милосердия, врачами…Бедная Мирьям, - она вздохнула, - с эпидемиями мы не умеем пока бороться. Одна вспышка холеры в Нью-Йорке, и не стало никого, ни Мирьям, ни Мораг, ни Теда с его женой. Хоть внучку Тедди они оставили, - Эстер стояла, вдыхая прохладный ветер с моря, слушая крики чаек.

- Дебора тоже, казалось бы, и огонь, и воду прошла. Вместе со Шмуэлем в Батавии жила, туземцев лечила, а умерла дома, в Амстердаме. Порезалась при аутопсии, заражение крови. В три дня сгорела, как Давид ее. Но внуков успела увидеть, - Эстер сжала сухой, унизанной кольцами рукой трость с набалдашником слоновой кости:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза