Вельяминовы. Время бури. Книга 1

У него был красивый, низкий голос:
Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор…

Листья шуршали, в синем, чистом небе плыло белое облако. Приподнявшись на цыпочки, Анеля коснулась губами его щеки.

Анеля обычно позировала в маленьких студиях на Монмартре, уставленных старой мебелью. У стен стояли холсты, пол усыпал пепел. Отопления в них не водилось. Комнатка Анели, в Латинском квартале, обогревалась печкой, работавшей на угольных брикетах. Хозяйка объяснила, что в таких каморках в прошлом веке жили слуги, работавшие в огромных, буржуазных квартирах на нижних этажах здания.

Анеля не унывала.

У нее было окно, выходящее на черепичные крыши. Она видела купол Пантеона, и порхающих в парижском небе голубей. Панорама стоила того, чтобы несколько раз в день взбираться по узкой, крутой лестнице на шестой этаж. Отдельной ванной в комнате не было. Жильцы ходили в общую умывальную, с каменными полами, и несколькими раковинами.

В подвале дома располагалась прачечная. Анеля взяла у хозяйки старый, оловянный таз. Девушка, ради экономии, стирала сама. Гладила она тоже сама, в дом провели электричество. Анеля, скрепя сердце, купила дорогую американскую новинку, утюг.

Мадам Эльза настаивала на безукоризненном внешнем виде девушек. Анеля встречала клиенток в приемной, помогала на примерках, вела календарь мадам. Ей требовалось выглядеть безупречно. Она внимательно следила за обувью и сумочками, отпаривала и гладила костюмы, носила хорошие чулки.

Незаметно вздохнув, Анеля посмотрела вниз, на те, самые чулки. Месье Корнель велел ей сесть в кресло на подиуме. Анеля сначала подражала мадам Эльзе и клиенткам. Выпрямив спину, девушка сомкнула ноги. Мадам никогда не перекрещивала щиколоток. Анеля, в метрополитене, практиковала такую позу.

Месье Корнель, рассмеявшись, отложил альбом:

– Нет, нет, мадемуазель Гольдшмидт, вы не магазинный манекен. Вы читаете газету, рядом камин…, – на коленях Анели лежала свернутая Le Figaro.

Войдя в студию, Анеля подавила восхищенный вздох.

Квартира занимала верхний этаж элегантного дома, неподалеку от аббатства Сен-Жермен-де Пре. В крыше устроили окна. Комнату заливал мягкий, рассеянный, свет осеннего дня. Анеля подумала, что это, скорее, зал во дворце, с высокими потолками, с мраморным камином. На полу, черного дерева, лежала шкура тигра. Пахло кедровыми поленьями, потрескивал огонь. В углу, на подиуме, стоял рояль, на стенах висели картины. Анеля заметила несколько статуй.

Месье Корнель собирал сюрреалистов и экспрессионистов. Он называл имена Пикассо, Дали, Жоана Миро и Кандинского. Кандинский учил месье Корнеля, в школе Баухауса. Месье Корнель показал ей скульптуры Бранкузи и Генри Мура. Глядя на картину Пикассо, Анеля робко спросила:

– Меня вы тоже в этом стиле нарисуете?

Он весело отозвался:

– Нет, мадемуазель Гольдшмидт. Я люблю современное искусство, но рисую академически, с юношеских лет.

В Булонском лесу, она, с часто стучащим сердцем ожидала ответного поцелуя. Он случился, но совсем не такой, каким его представляла девушка. Взяв ее руку, месье Корнель, осторожно, нежно прижался к ней губами. Анеля заставила себя не дрожать.

– Спасибо вам, – серьезно сказал мужчина, – я давно не вспоминал стихи. Спасибо за сегодняшний день, мадемуазель Гольдшмидт…, – месье Корнель довез ее до дома. Оказавшись в своей комнатке, Анеля расплакалась:

– Ты ему не нравишься, – мрачно сказала себе девушка, раздеваясь, – незачем что-то придумывать.

На следующий день он позвонил в студию. Анеля не могла отказать, не могла прекратить встречи. Она засыпала и просыпалась, думая о его голубых глазах. Девушка вспоминала сильные, надежные руки, рыжие, цвета ярких, осенних листьев, волосы.

– Читайте, – велел месье Корнель. Анеля откинулась на спинку большого кресла, забросив ногу на ногу.

– Я с шести утра на стройках. Радио только в машине слушаю. Хоть новости узнаю, – он рисовал быстрыми, точными, уверенными движениями.

В газете ничего интересного не было. Франкисты стояли под Мадридом. Анеля, обеспокоенно, спросила:

– Как вы думаете, месье Корнель, месье де Лу в Испании?

Почта из осажденного Мадрида не доставлялась. Федор вздохнул:

– Почти неделя прошла. Думаю, что да. Вернется он в Париж, мы все узнаем.

Республиканцы перевозили самые ценные картины, рисунки и сокровищницу испанских монархов на восток, в Валенсию. Война на тех территориях, пока не шла. Мишель развел руками:

– Если что-то случится, существует договоренность с правительством Швейцарии. Холсты отправят в Женеву, через Марсель, морским путем. Мы проводим картины.

Кузену, с кураторами Прадо, надо было упаковать пятьсот холстов и рисунков, не считая корон, скипетров, драгоценных часов и безделушек. Федор строил в Испании, до войны. Он повторил, про себя:

– До войны. Теперь это так будет называться.