Вельяминовы. Время бури. Книга 1

– Сумасшедший, – отчеканил Генрих, – как мой средний брат. Вы делаете из него законно избранного политика, человека, с которым можно вести переговоры. Запомните, с тем же успехом вы можете пытаться говорить с душевнобольным…, – они замедлили шаг, у входа в гостиницу. Генрих выбросил травинку:

– Он заразил безумием всю Германию, Петер. Война, просто вопрос времени. С вами, или со Сталиным…, – Генрих указал на восток: «Передай что, Гитлер и Сталин могут объединиться».

– Он коммунист, – удивился Питер, – а Гитлер….

– Два мерзавца быстро договорятся, поверь мне, – сочно ответил Генрих, посмотрев на часы:

– Пошли, здесь хорошая говядина. В клинике у моего брата придется, есть больничную пищу, если он не раскошелится нам на сосиски…, – доктор фон Рабе не употреблял алкоголь, не курил, не ел сладкого и был вегетарианцем, как фюрер.

Отто постоянно мыл руки, даже во время обеда, отлучаясь из-за стола.

Врач улыбался:

– Ничего не поделаешь, привычка. Мы, доктора, славимся чистоплотностью. Благодаря мерам по антисептике, применяемым в центре, меньше одного процента женщин умирает после операции. Это лучшие показатели по Германии, – Питер, сделав усилие, кивнул: «Очень впечатляет». Отто провел их по больничным палатам и операционным. Согласно закону, принятому три года назад, стерилизации, по решению особых судов, подлежали умственно отсталые, психически больные, и страдающие алкоголизмом. Доктор повел рукой:

– И другие, не имеющие ценности для общества, люди. Американцы тоже проводят программы гигиены общества. К нам приезжали коллеги. В Америке, как и в Германии, запрещены межрасовые браки.

Питер хотел заметить, что не во всех штатах, однако оборвал себя, увидев, как посмотрел на него младший фон Рабе. Пациентов в центр привозили на автобусах, из других городов. Они проводили здесь несколько недель, а потом возвращались в свои больницы.

– Мы пока применяем только хирургические методы, – они стояли в чистой операционной, – однако исследователи работают над процессом химической стерилизации, – объяснил Отто:

– Радиоактивное облучение, использование йода, нитрата серебра, дешевле, чем операции. Многие из пациентов не имеют родственников. Государство платит за их пребывание в клинике. Мы хотим сэкономить деньги рейху, – Отто похлопал младшего брата по плечу: «Генрих всегда о таком напоминает».

– И буду, – весело отозвался Генрих: «Нельзя забывать, что впереди война, Отто».

Готовясь к войне, медики, совместно с химиками, разработали новую процедуру по, как выразился Отто, радикальному решению проблемы неполноценного населения.

Младший фон Рабе стоял рядом, тоже изучая плакат. Питер думал:

– Как он может? У него лицо не меняется, никогда. У меня мама, дядя Джон, я знаю, что все скоро закончится. Ему даже поговорить не с кем. С пастором, но ведь он нечасто в Берлин приезжает.

Еще на заводах, Генрих сказал:

– Они мои братья, но такое неважно. Они оба мерзавцы. Я даже не знаю, кто из них хуже. Они не христиане. Отто язычеством увлекается, – Генрих поморщился, – а Макс вообще ни во что не верит, только в партию и фюрера. И в деньги, конечно, – фон Рабе усмехнулся:

– Макс ждет начала войны, чтобы, как следует, нажиться. Драгоценности, картины…, -Генрих, коротко, вздохнул:

– Отец не такой. Он дружит с Герингом, но это ничего не значит. Папа аристократ, был монархистом. Я надеюсь, привлечь Эмму к работе, когда она подрастет. Она умная девочка…, – Генрих не закончил. Питер попросил: «Ты будь осторожней, пожалуйста».

– Я математик, – отозвался Генрих, – я всегда, все просчитываю.

Отто ушел готовить процедуру, оставив их в коридоре. Питер, шепотом, спросил: «Христиане, не протестуют против программ по стерилизации?»

– Те, кто протестует, отправляются в лагеря, – тихо отозвался Генрих:

– Папа римский ничего не говорит, а католики его слушают…, – Отто поднимался по лестнице, смотря на каштановые волосы герра Кроу.

– Нельзя, нельзя…, – велел себе врач:

– Опасно, он может донести. И Генрих здесь. Но, как хочется, чтобы это был он…, – Отто оборвал себя.

Для процедуры Отто выбрал ребенка, умственно отсталого мальчика восьми лет.

Доктор фон Рабе не любил детей. Отто никогда не уводил их на особую консультацию, как он именовал прием в кабинете. Он забирал подростков и молодых мужчин, глухонемых. Это было гарантией того, что они ничего не расскажут. Впрочем, думал Отто, даже если бы они и могли говорить, никто бы им не поверил. Однако доктор фон Рабе не хотел рисковать.

– Ради него бы я рискнул, – мучительно подумал Отто, – рискнул бы всем. Надо излечиться. Это расстройство, временное. Надо найти девушку, арийку. Надо жениться, завести детей…, – Отто знал, что его, как он выражался, порок, наказывается заключением в лагере. Фон Рабе ничего не мог сделать. Им привозили папки будущих пациентов. Отто, мысленно, отмечал тех, на кого он хотел бы посмотреть лично. Приезжали автобусы, Отто сравнивал фотографии и лица людей, и принимал решение.