Вельяминовы. Время бури. Книга 2

Кроме Виллема, под Теруэлем воевал генерал Вальтер, он же поляк Кароль Сверчевский. Сверчевский и Листер, фанатичные коммунисты, с подозрением относились к Виллему, с его титулом и направлением из штаба ПОУМ в Барселоне. Виллем замечал:

– Несогласия надо оставлять в тылу. Мы сражаемся против фашизма, все вместе. Неважно, кто троцкист, а кто коммунист. Или католик, – добавлял Виллем.

На равнину, доносились глухие удары соборного колокола. Начиналась заутреня. Они, с баском, оба перекрестились, Ибаррола тоже был католиком.

– Интересно, – вздохнул Виллем, – когда я на мессу попаду? Я с Барселоны церковь не навещал.

Он так и сказал баску. Товарищ расхохотался:

– Ты возвращаешься в Барселону, за оружием, по распоряжению Сарабии. Сходишь в церковь, в кафе, потанцуешь с девушками… – Сарабия, командир республиканских соединений под Теруэлем, коммунистом не был. Опытный офицер, он заканчивал, артиллерийскую школу до войны. Генерал всегда отстаивал Виллема на военных советах. Получив распоряжение не посылать под Теруэль бойцов интербригад, Сарабия, ворчливо, заметил:

– Гильермо почти испанец. Он католик, у него в предках… – генерал пощелкал пальцами. Виллем, весело сказал: «Герцог Осуна. Но это давно случилось…»

– Неважно, – отмахнулся Сарабия:

– Если у нас есть поляк, то пусть останется и бельгиец. В тыл о таком сообщать необязательно. Артиллеристы нужны, в армии мало хороших инженеров… – Виллем покраснел.

Колокол замолчал. Франкисты, судя по всему, еще спали. Баск сменял Виллема на дежурстве. Они сидели за деревянным, врытым в землю летом, столом. Сейчас на каждый новый окоп тратили порох, земля промерзла. Окуная в кофе стылый хлеб, слушая вой ветра за бревнами, Виллем пробормотал: «Потанцую. Я с Парижа не танцевал…»

В Париже он успел сходить в ночной клуб, с кузенами и мадемуазель Аржан. Девушка рассмеялась, когда он, восторженно, сказал:

– Вы настоящая кинозвезда, мадемуазель. Вас фотографы снимали, на входе… – у нее была красивая, изящная рука, с неожиданно жесткими кончиками пальцев:

– Аннет, – улыбаясь, поправила его девушка:

– Снимали не меня, а Момо… – она кивнула на подругу, – Пиаф у нас звезда… – Виллем, краем глаза, заметил черноволосую голову за столиком. Пиаф о чем-то говорила с кузеном Мишелем. Виллем, раньше, слышал подобные голоса только в опере. Пережевывая хлеб, он решил: «Привезу родителям ее пластинки. Им понравится, непременно».

Оставив баска на посту, заглянув к своим солдатам, капитан пошел собираться. Ребята у Виллема подобрались отличные. За три месяца он стал, кое-как объясняться на испанском языке. Мишель, в Париже, уверил его:

– Я за год свободно заговорил. Конечно, я и раньше язык немного знал. Я писал диссертацию по испанской живописи… – кузен опубликовал статью о Гойе:

– Блокнот, что мне жизнь сохранил, я выбрасывать не стал. Ты видел, у Теодора икону. Образ, в свое время, предка этого… – Мишель сочно выругался, – спас. Когда Робеспьер в него стрелял… – Виллему показали и образ Мадонны, и родовой клинок. Он, благоговейно, провел пальцами по эфесу:

– Тысяча лет ему. Он твоим детям достанется, Теодор. А когда вы с Аннет поженитесь? – в голубых глазах кузена промелькнула грусть:

– Посмотрим. У нее съемки, работа, у меня тоже, – он махнул на заваленный чертежами стол, – дело кипит…

Виллем опасался, что Мишель, в Берлине наткнется на фашиста, как они между собой называли Питера. Кузен отмахнулся:

– Я с Аароном буду работать. Он в еврейском квартале живет. Фашист, наверняка, туда не заглядывает. Наши дороги не пересекутся, – подытожил Мишель.

Когда Виллем собирал вещевой мешок, прибежал вестовой от генерала Сарабии. В командирском блиндаже горела походная печурка. Сарабия и Листер сидели со списками личного состава, проверяя расположение батальонов республиканцев, окружавших город. Виллем, наклонившись, шагнул внутрь. Он сам строил здешние линии укрепления, но все время забывал об их высоте. Потолки были низкими, а в Виллеме было за шесть футов роста.

– Готов к отъезду, – усмехнулся Сарабия, – одной ногой на танцах. Придется отложить, – он помахал радиограммой, – к нам отправили американских журналистов, из Барселоны. Кроме тебя, английского языка никто не знает… – испанец прочел по складам: «Сеньор Хемингуэй и сеньор Френч».

– Автографы возьму, – обрадовался Виллем.

У него под койкой лежало три книги, старая, времен первого причастия, Библия, с которой Виллем никогда не расставался, «И восходит солнце» Хемингуэя и «Земля крови» Френча. Повесть Виллем купил в Париже. Мишель, одобрительно, сказал:

– По крайней мере, кто-то написал правду о войне. Книга нарасхват, все ее читают… – на фронте Виллем понял, что кузен был прав. Мистер Френч, кем бы он ни был, знал войну, и знал Испанию.

– Поедете с ними обратно в Барселону, за снарядами, – добавил Сарабия.

Виллем пошел помогать ребятам, готовить завтрак. На печурке дымился суп из чечевицы, они грели хлеб над огнем. Виллем, отчего-то, вспомнил «Землю крови»: