Вельяминовы – Время Бури. Книга первая

Муж был недоволен, когда она забеременела. Давид намеревался брать ее в экспедиции. Он вздохнул:

– Придется тебе остаться в Амстердаме. Надеюсь, ты не зря проведешь время. Будешь читать, разбираться в эпидемиологии…, – Эстер хмыкнула: «Я акушер».

Муж удивился:

– Акушер мне в лагере ни к чему. Мне нужен эпидемиолог, секретарь…

– Прачка, – Эстер ткнула окурком в пепельницу:

– Ему нужна прачка и кухарка. И теплое тело в постели, внимающее ему, открыв рот, – когда муж приезжал в Голландию, Эстер его почти не видела. Он много работал, и приходил домой только к ужину. Давид полчаса играл с малышами, вымытыми, сытыми, и запирался в кабинете.

Когда она сказала Давиду, что ждет ребенка, муж пожал плечами:

– Ты была ответственна за меры предохранения. Значит, ты неаккуратно отнеслась к их применению. Я буду знать, Эстер, что тебе нельзя доверять задания, требующие внимательности…, – женщина вытерла слезы с глаз:

– Он гений. Конечно, он раздражается, когда что-то идет не так. Он занят работой. И мальчики тянутся к отцу. Давид сам без отца вырос, он никогда не позволит…, – о разводе Эстер не думала. Она сама выбрала мужа, и сама несла ответственность за свое решение.

– Я видела…, – она оправила домашнее платье, – видела, что он очень придирчив, что он требует постоянной заботы…, – подойдя к окну, она помахала Элизе:

– Пусть в оперу сходит, потанцует, – ласково улыбнулась женщина:

– Она хорошая девушка, славная. Пусть только замуж не торопится, – Эстер пошла вниз, готовить ужин отцу и мальчикам.

Спускаясь по лестнице, она вскинула светловолосую голову:

– Давид спасает тысячи людей от смерти. Его исследования развивают науку. Он ввел себе штаммы чумы. Как ты можешь быть недовольна его поведением? Наоборот, тебе надо сделать так, чтобы он, ни в чем, не знал нужды…, – Эстер, все равно, не хотела бросать ординатуру. Мальчики были еще малы, даже разговора идти не могло о том, чтобы поехать с ними в Африку, или Маньчжурию.

– Все будет хорошо, – она разделывала кошерную курицу:

– Я выйду на работу, через два года защищу диссертацию. Я докажу Давиду, что могу быть отличным врачом. Поеду с ним, в конце концов…, – Эстер стояла над доской, с ножом в руке. Отец заглянул на кухню: «Что это ты улыбаешься?»

– Просто так, папа, – женщина обвела глазами безукоризненно чистую комнату, старинную, выложенную дельфтскими изразцами печку, дубовые полы, медные сковороды, под беленым потолком. За окном, неожиданно для ноября, сияло солнце.

– Мальчикам бульон и куриные котлеты, – она вымыла руки, – а нам я сделаю сатай, с арахисовым соусом, – в Амстердаме обосновалось много выходцев с Явы и Суматры. Эстер научилась готовить тамошние блюда.

– Кофе я сварю прямо сейчас…, – отец обнял ее за плечи:

– Ты очень красивая, доченька. Просто, чтобы ты знала…, – доктор Горовиц, иногда, видел грусть в глазах Эстер. Он сказал сыновьям:

– Конечно, ей одиноко. Давид много работает. Вы ей делайте комплименты, дарите цветы. И я тоже буду…, – Хаим приносил дочери букет, в пятницу, перед шабатом, и помогал ей убирать дом.

– Спасибо, – Эстер приложила знакомую ладонь отца к щеке. Гамен лежал у двери, уткнув нос в лапы. Женщина, весело, заметила:

– Вернется хозяйка, утром тебя заберет. Мы погуляем, и от курицы тебе что-нибудь достанется.

– Вы тоже щенка заведите, – посоветовал отец, – для малышей такое хорошо.

Он варил кофе. Эстер мариновала курицу, насвистывая какую-то джазовую песенку:

– Все устроится. Я читала, что надо быть более внимательной к мужу, на третьем году брака. Все временное, все пройдет.

В оперном театре Элиза сидела в ложе, с доктором Кардозо, и организаторами конгресса. В последний раз она была в театре прошлой зимой, с родителями и братом. Девушка, с удовольствием, слушала музыку. Кузен Давид сказал ей, что Мейербер в Германии запрещен. Элиза поморщилась:

– Мы читали, в газетах. У наших шахтеров, есть родственники в Германии, мы близко от границы. То, что происходит, ужасно…, – Элиза вздохнула. Они разговаривали в антракте, Давид принес кофе. Элиза сидела, выпрямив спину, как ее учили в монастырской школе, не скрещивая ног.

– Видна порода, – одобрительно подумал Давид:

– Она аристократка. Эстер американка, у них все смешалось. Она поэтому себя запустила. У американцев нет воспитания. Достаточно вспомнить закусочные, где едят руками…, – в экспедициях, Давид не обращал на подобное внимания, но дома настаивал на крахмальной скатерти, хорошем фарфоре и серебре. Эстер должна была переодеваться к обеду. Приехав домой в прошлом году, когда мальчики еще не ходили, Давид застал ее в разгаре дня, в халате. Он строго сказал:

– Ты знала, что я прилетел, я прислал телеграмму. Почему ты меня встречаешь в обносках…, – он смерил взглядом ее фигуру: «Понятно, почему. Ты больше ни во что не влезаешь».

Давид был уверен, что жену надо воспитывать. По мнению доктора Кардозо, тесть, мягкий человек, распустил детей.