– Влодеку он не сказал…, – папа называл Ледуховского по-польски, – а мне признается. Я, все-таки, хранитель ключей Святого Петра…, – он подмигнул камерленгу.
Спускаясь в апартаменты, понтифик вспомнил последние, рождественские аудиенции.
Он обещал барону де ла Марку, что скоро его родителей канонизируют. Папа хотел, чтобы решение вынесли при его жизни. Понтифик знал блаженных Елизавету и Виллема Бельгийских. Он канонизировал святую Терезу из Лизье, считавшую баронессу примером и наставницей.
Дело было ясным. Семейная пара вела жизнь праведников в мире, сохраняя целомудрие, строила больницы и приюты, и призревала сирот. На могилах блаженных излечивались больные. Каждый год в Рим приходили сообщения от священников. Женщины, ожидающие ребенка, получив известия от врачей, что будущий младенец нежизнеспособен, отказывались от хирургического вмешательства. Они молились блаженной Елизавете, и на свет появлялись здоровые дети. Барон перекрестился:
– Спасибо, ваше святейшество. Мои отец и мать были истинными праведниками.
Де ла Марки приехали в Рим без детей. Барон объяснил, что сын учится в Париже. Дочь де ла Марков посещала лекции в Лувене, и готовилась к свадьбе. Понтифик вспомнил хрупкую девушку, подростка, с золотистыми волосами, в черной, кружевной мантилье. Он утешил барона:
– Может быть, ваш зять придет к церкви. Не отчаивайтесь, ничего страшного в светском браке нет. Надо подождать. Ваша дочь благочестивая, верующая девушка. Она повлияет на мужа. Они обвенчаются, обязательно…, – барон, с женой, вышли в ухоженные сады. Женщина присела на скамейку:
– Виллем…, – Тереза подняла серо-голубые, в тонких морщинах, глаза, – Давид никогда не крестится. Девочка будет жить в грехе…, – баронесса покраснела. Опустившись рядом, муж поднес к губам ее руку:
– Ты слышала, что его святейшество сказал, милая. Надо молиться. Он хороший человек, любит Элизу. Наша девочка постарается сделать так, чтобы они обвенчались. А пока…, – барон помолчал, – пока пусть будет светский брак. Главное, чтобы он состоялся.
Виллем предложил будущему зятю помочь с оплатой услуг адвокатов.
Давид отмахнулся:
– Спасибо, дядя Виллем, у меня есть деньги. Дело, в общем, не в деньгах…, – он затянулся сигаретой. Про себя, Давид закончил:
– А в упрямстве кое-кого. Сучка. Привела свидетелей, доказывала, что я редко бывал дома. Но судья принял мои доводы. У меня работа, я спасаю людей. Нельзя ожидать, что я буду сидеть, привязанным к ее подолу и нянчить детей. Это женская обязанность, так было всегда, – Давида раздражало, что почти бывшую жену не выкинули из особняка. Здесь он ничего не мог сделать.
Адвокат заметил:
– Надо соглашаться на ее условия. Детям чуть больше года. Она ухаживала за младенцами. Если мы будем настаивать, судья может отдать ей единоличную опеку, и разрешить увезти мальчиков в Америку.
Такого Давид допустить не мог. Почти бывшая жена вооружилась заключениями педиатров, что близнецов разлучать нельзя. На совещании с адвокатами они решили не добиваться разделения детей. Давид кивнул:
– Ладно. Наша цель, господа, – он прошелся по кабинету юристов, – после Пасхи закончить процесс. Мне надо заключить брак. Моя жена отправляется со мной в Африку и Маньчжурию…, – Элиза была беременна, на втором месяце. Она испуганно мотала головой:
– Давид, милый, нельзя тянуть. Будет заметно, люди начнут сплетничать. Папа с мамой…, – девушка всхлипнула, – они не поймут. Я маме не говорила, что мы…, – Элиза покраснела.
Давид каждую неделю приезжал в Лувен, и проводил с ней выходные. Элиза приносила ему завтрак в постель, и перепечатывала на машинке новые главы монографии. Девушка ходила вокруг него на цыпочках и даже разговаривала шепотом.
В поезде он всегда обнаруживал в пальто сверток с любимым шоколадом, и маленькую записочку: «Я буду скучать, милый мой». Каждый день они созванивались. Говорил Давид, а Элиза слушала. Он сидел в кабинете, в Лейдене, покуривая, рассказывая о работе в лаборатории. Давид представлял, как она кивает, схватившись за телефонную трубку.
Прижав ее к себе, он поцеловал теплые, золотистые волосы:
– Некому сплетничать. Ты в Маньжурии родишь, – он усмехнулся, – мы считали…, – Элиза, сначала, боялась, но Давид поднял бровь:
– Я врач, милая. В экспедиции тоже все врачи. Примем роды, не беспокойся. Я не хочу, чтобы ты оставалась в Харбине, – он провел губами по белой шее, – ты мне нужна, в лагере. Будешь моим секретарем, за мной надо ухаживать. В Маньчжурии идет война, – добавил Давид: «Нас она, разумеется, не касается. Мы работаем с мандатами Лиги Наций».
– Ты такой смелый…, – восхищенно сказала Элиза. Она застонала, обнимая его, широкая кровать поскрипывала, ее волосы разметались по простыням. Девушка прижалась лицом к его плечу, она счастливо плакала. Давид, поставил ее на четвереньки: