Вельяминовы – Время Бури. Книга первая

– Мой юный друг, мы не воюем, и не собираемся. Мы ведем исключительно мирные исследования, никого они не заинтересуют, – Джон заметил Резерфорду:

– Поверьте, все делается для вашего спокойствия. Вы и не увидите наших, – Джон поискал слово, – сотрудников.

С приездом кузена Наримуне, Джону стало немного веселее. Граф оказался тихим, скромным юношей. Кузен никогда не упоминал о своем титуле, не говорил, что его отец дружил с покойным императором Тайсе. Семья Дате была близка ко двору еще со времен деда нынешнего императора Хирохито, реформатора Мэйдзи. Бабушка, и мать Наримуне служили фрейлинами у императриц. Кузен лишился родителей в тринадцать лет, после великого землетрясения Канто, в Токио.

– Они навещали столицу, – спокойно сказал Наримуне, – а я жил в Киото. Я имел честь учиться с младшим сыном императора Тайсе, принцем Такамацу, – красивое лицо кузена даже не дрогнуло. Джон вспомнил:

– Лаура рассказывала, что они никогда не проявляют чувств на людях, не плачут. В землетрясении больше сотни тысяч человек погибло, но все равно, речь идет о его родителях…, – на стене комнаты Наримуне висел формальный, официальный портрет графа и графини, сделанный на свадьбе, после русско-японской войны.

Отец кузена носил форму полковника, графиня сидела в роскошном кимоно, с высокой прической. Мать Наримуне была дочерью маркиза Ямаути, из княжества Тоса. Родовой замок в Сендае стоял пустым, кузен жил в Токио, где работал в министерстве иностранных дел. Джон поинтересовался крестом из бронзовых хризантем. Наримуне улыбнулся:

– Уважаемый император Мэйдзи провозгласил свободу исповедования религий. В Сендае много христиан, они молятся у священной реликвии…, – кузен, через две недели, возвращался домой. Наримуне защитил диссертацию, и готовил ее к изданию, отдельной книгой.

Джон понял, что ему будет не хватать кузена. Они, по очереди, убирали квартиру и ходили в магазины. Наримуне отлично знал английский, французский, и немецкий языки. Он признался, что покойный отец готовил его к карьере военного.

– Мой уважаемый отец был инженером, как и мой уважаемый дед, в честь которого я назван, – Наримуне всегда говорил о своих предках стоя, – однако мне больше нравится история, дипломатия…, – Джон кивнул:

– Дядя Джованни говорил, что твой дед строил первую железную дорогу в Японии. Он учился здесь, в Кембридже.

Они с кузеном остановились на мосту через реку, любуясь шпилями церквей:

– Поэтому я и хотел сюда поехать, в память о моих уважаемых предках, – закончил Наримуне.

Кузен отлично водил машину, плавал, играл в футбол. Он обучил Джона фехтованию, объяснив:

– На западе оно вышло из моды, а у нас каждый самурай владеет боевыми искусствами, – в седле Наримуне тоже держался отменно. Они с Джоном часто брали лошадей. Джон, в свою очередь, наставлял кузена в гребле. Юноша, однажды, поинтересовался: «Ты тоже самурай?»

Наримуне опустил весла, от удивления:

– Как иначе? Я прямой потомок Одноглазого Дракона, моему роду восемьсот лет. Конечно, я самурай, – молодой человек кивнул, – я служу императору и своей стране.

На стене гостиной висело родословное древо. Наримуне разглядывал тонкий рисунок:

– У нас тоже есть такая гравюра, в Японии. К сожалению, моему отцу пришлось сражаться против уважаемого отца кузена Теодора, во время войны. Очень надеюсь, что этого никогда больше не случится, – Джон не обсуждал с кузеном политику, захват Японией Маньчжурии и предполагаемый альянс родины кузена с Италией и Германией. Прошлой осенью, он попытался спросить о будущих планах императора. Наримуне прервал его:

– Почтительно прощу прощения, Джон-сан, но я не имею права обсуждать воплощение божества…, – Джон закатил глаза и больше, ни о чем не упоминал.

Сестра велела ему принести гитару. Тони хихикнула в телефон:

– Мы позвали подружек, за тобой кузен Наримуне и юноши. Устроим настоящую вечеринку. Мы с Лаурой давно не виделись…, – положив телефонную трубку, Джон понял, что краснеет.

– Зачем я ей нужен, – юноша пошел в ванную, – она меня на два года старше. Она дипломат, государственный служащий…, – Джон, недовольно, посмотрел на загорелое, неприметное лицо:

– Тони красавица, а я на папу похож, как две капли воды, – на крепкой шее висел медвежий клык в тусклой, медной оправе. Быстро вымывшись, взяв чистую рубашку, Джон обзвонил приятелей. Подхватив старую, семейную гитару, привезенную прадедом из Южной Африки, он постучал к Наримуне. Кузен спал на кровати, но устроил в комнате угол, где повесил свиток с каллиграфией. На стене красовался отцовский меч.

Выслушав Джона, юноша улыбнулся:

– Я буду очень рад познакомиться с Лаурой-сан. Джованни-сан много о ней говорил, – Наримуне задумался:

– Надо, наверное, смокинг надеть…, – он, озабоченно, взглянул на Джона. Юноша расхохотался:

– Мы идем не на светский прием, и не в императорский дворец. Рубашку смени…, – кузен был в хорошем, твидовом пиджаке. Он провел рукой по черным, коротко подстриженным волосам: «Я быстро».