Вельяминовы. За горизонт. Книга 1 (СИ)

Стоя на подъемнике, Серов хотел сказать, что база строится с использованием чертежей и расчетов, сохранившихся после закрытия проекта Сахалинского тоннеля:

– Наследие Вороны, – он покосился на Журавлева, – но не стоит ему о таком слышать. Он не знает, кого он воспитывает. Девочка тем более понятия ни о чем не имеет. Пусть так и остается. Она вырастет гениальным ученым, советской гражданкой… – даже Стэнли, в Лондоне, понятия не имел, что случилось с Вороной:

– Предатель Эйтингон утверждает, что при крушении самолета никто, кроме Марты, не выжил… – Серов потер гладко выбритый подбородок, – но заявлениям правой руки Берия грош цена… – Серов, первый заместитель Берия, лично арестовывал охрану министра:

– Они продались буржуазным разведкам, по заданию Британии и США мутили воду в социалистических странах. Эйтингону, как и его дружку, Серебрянскому, ни в чем нельзя верить… – товарищ Яша пребывал в Бутырской тюрьме. Эйтингона Хрущев велел отправить в более отдаленные места.

Комитет Государственной Безопасности, впрочем, вовсю пользовался личными папками Наума Исааковича:

– Никита Сергеевич велел разрешить ему встречу с мальчиком… – вспомнил Серов, – мы реабилитируем Горского к новому году, в преддверии будущего съезда. Надо подготовить общественное мнение к оценке деяний Сталина. Горский честный человек, истинный коммунист. Пусть парень узнает, чей он внук… – Эйтингон упорно просил о встрече со своими побочными, как выражался Серов, детьми, и с сыном Героя Советского Союза Гурвича:

– Детей он больше никогда не увидит, – холодно подумал Серов, – но Сашу мы привезем. Эйтингон профессионал, он не сболтнет лишнего. Мы сделаем вид, что он находится на секретном задании. Пусть Журавлев этим займется, Саша обжился в его семье. Они перебираются в Куйбышев, откуда недалеко до нынешнего пристанища Наума Исааковича… – от генерал-лейтенанта Журавлева требовалось только доставить мальчика в нужное место:

– Дальше за дело примемся мы. Журавлеву тоже не стоит знать, где сейчас обретается Эйтингон… – Журавлева из расстрельного списка, составленного после ареста Берия, вычеркнул лично Хрущев:

– Нет, – поморщился Никита Сергеевич, – он не шпион, не предатель, он честный дурак. Такие люди всегда нужны. Он не выламывал мраморные камины в особняках нацистских бонз, когда подвизался в Германии… – Серов немного покраснел. Мраморный камин из резиденции гросс-адмирала Редера, стоял на его подмосковной даче:

– Пусть Михаил Иванович работает дальше, – распорядился Хрущев, – он крепкий хозяйственник, хороший семьянин, русский человек. Отдайте ему на воспитание девочку… – он поднял бровь, – ребенок должен расти в семье, а не в каком-то… – Хрущев поводил толстыми пальцами, – закрытом интернате… – после больницы Марту собирались отправить именно в интернат, на Северном Урале. По распоряжению Серова, заведение не расформировали, но перевели в другое место:

– Там живут побочные дети Эйтингона. Они считают, что их отец мертв, пусть считают и дальше… – о том, что девочку зовут Мартой, они узнали от врачей особого госпиталя. После катастрофы ребенок мог произносить только собственное имя:

– Сейчас она разговорилась, но ничего не помнит. У нее не спросишь, что случилось с ее родителями, с ее сестрой или братом… – они знали, что Ворона летит с двумя детьми, но лодка не рискнула поисками второго ребенка:

– Эйтингон посчитал, что остальные мертвы, а сейчас мы и концов не найдем. Британцы все наглухо засекретили, о крушении самолета не сообщали в открытых источниках… – бросив в рот ягодку винограда, Серов поинтересовался:

– Как ваша младшая девочка? В следующем году она пойдет в первый раз в первый класс, как говорится… – Журавлев подумал:

– Именно он позвонил мне насчет Марты в августе пятьдесят третьего. Я тогда втайне от Наташи приготовил узелок с бельем и мылом…

Летом пятьдесят третьего Журавлев, каждую ночь ждал резкого звонка в дверь, грохота сапог в пышной передней с картинами Айвазовского. Избежав ареста, он был так счастлив, что не стал интересоваться происхождением приемной дочери:

– Я к ней привязался еще и потому, что она похожа на графиню Марту. У них одно имя… – Журавлев подавил тоскливую боль в сердце, – может быть, органы ее нашли и убили. Может быть, я воспитываю ее девочку… – о связи с англичанами и речи быть не могло, хотя у Журавлева имелся номер безопасного ящика на московском почтамте:

– Меня законсервировали, со мной давно не выходят на связь, пусть так остается и дальше. Я себя своими руками под расстрел не отправлю, у меня дети… – он кивнул:

– Да, с Машей я пропустил первую линейку, был в командировке, но Марту я сам поведу в школу… – Журавлев напомнил себе:

– Надо жить тихо, делать свое дело. Англичане меня больше не побеспокоят, но в наш расстрельный список я могу попасть в любой момент. Я и так, можно сказать, вскочил на подножку уходящего трамвая… – он исподтишка взглянул на Серова: