– Пусть она потерпит, пожалуйста. Я должен рассчитаться с мерзавцами… – разогнав форд, он направил его на автомобиль русских. Деревянное заграждение разлетелось, прокатная машина уцепилась колесами за камни, на краю обрыва. Инге тяжело дышал. В расколотое ветровое стекло форда слышался шум водопада. Куртка, на левом плече, пропиталась кровью. Он только сейчас ощутил боль:
– Меня, кажется, задели выстрелом. Ерунда, царапина… – он до отказа нажал на газ. Автомобиль русских, закачавшись, рухнул в черноту пропасти. Форд Инге замер, двумя колесами повиснув над обрывом. Машина опасно дрожала. Инге взглянул вниз:
– Хорошо, что ночь, иначе бы у меня голова закружилась. Из моей двери вылезать нельзя, можно только прыгнуть, в воду. Осторожней, – велел он себе, – надо открыть пассажирскую дверь… – нырнув назад, он так и сделал. Оказавшись снаружи, почувствовав под ногами твердые камни, Инге справился с гудящей головой:
– Сабина, где Сабина? Надо найти ее, вызвать скорую помощь… – оставив за спиной застрявший на обрыве форд, он побежал на стоянку.
Ему принесли госпитальный завтрак, белый хлеб с маслом, овсянку, стакан слабого кофе с молоком. За окном висел влажный туман. Стрелка на часах, в кабинете главного врача, подбиралась к семи утра.
Инге, упорно, смотрел, на портреты их величеств, в резных рамках, над просторным, дубовым столом. Его левая рука висела на перевязи. Времени заезжать домой не оставалось. Инге снабдили чистой рубашкой и свитером ребята, полицейские, оцепившие стоянку рядом с водопадом. На повороте шоссе поставили жестяной дорожный знак: «Проезд закрыт, опасная дорога».
Инге, невесело, подумал:
– Не писать же:
– Проезд закрыт, на дне водопада машина, с тремя трупами… – полиция ждала горных спасателей, вызванных ночью из Осло. Инге следил за эмалевым циферблатом старомодных часов:
– Спасатели должны были приехать, но мама Клара и тетя Марта только вечером окажутся в Осло… – с Лондоном ему никак было не поговорить, но поднятый с постели начальник почты лично отправил телеграмму на Ганновер-сквер. Тетя Марта, как она выражалась, пользовалась особым почтовым отделением:
– Можно сказать, у меня своя линия связи, – заметила женщина, – телеграммы мне доставляют немедленно при получении… – ответ пришел в Рьюкан через час:
– Вылетаем первым рейсом. Держитесь, милые, мы скоро будем с вами… – о ребенке в телеграмме ничего не говорилось:
– Но я ничего о нем не упомянул, – сказал себе Инге, – когда я отправлял телеграмму, Сабину еще оперировали… – найдя стонущую девушку на стоянке, Инге задним ходом, вывел форд с обрыва. Устроив Сабину на сиденье, юноша сжал ее руку:
– Я здесь, любовь моя… – она плакала, грязное лицо побледнело, по ногам лилась кровь, – потерпи, милая, сейчас я позвоню в участок. Будка рядом, мы быстро доедем… – форд дотянул до телефона, но Сабина потеряла сознание. Полиция появилась на шоссе ровно через двадцать минут. Голова Инге была легкой, словно пустой:
– Из-за переливания. Я отдал кровь для нее, половину литра. Пожалуйста, пусть она оправится… – он, зачем-то, помешал остывающий кофе. Главный врач зашуршал бумажками:
– Учитывая травмы, операция прошла успешно… – о ребенке он ничего не сказал, – но я должен предупредить, господин Эйриксен, что ваша жена может остаться инвалидом. Она молодая, здоровая женщина, но после удара машины у нее сломан таз, произошло смещение позвонков… – он подтолкнул к Инге сигареты:
– Курите, пока никого нет… – доктор помолчал:
– Мы оперировали, чтобы… – он поискал слово, – чтобы, в общем, закончить беременность. В любом случае, даже без операции, вашей жене категорически не рекомендуются дальнейшие роды. Последующая беременность ее убьет… – врач тоже закурил, – не говоря о том, что она может никогда не покинуть инвалидной коляски… – горький дым сигареты обжигал губы.
Инге смотрел поверх седой головы врача:
– Он принимал меня, когда мама рожала… – доктор помялся:
– Инге, вы юноша, вам двадцать три года. Подумайте, стоит ли вам, так сказать, приковать себя, блестящего ученого, к женщине, которая… – голубые глаза блеснули льдом:
– Я обещал моей жене быть рядом, в горе и радости, в здоровье и болезни… – отчеканил Инге. Врач взглянул на покрасневшие щеки:
– Олаф тоже такой был. Молчал, а потом взрывался. Они потомки ярла Алфа, кровь дает о себе знать. Он, по преданию, тоже был рыжим… – врач сделал еще одну попытку:
– Вы не венчались, у вас светский брак… – Инге ткнул сигаретой в пепельницу:
– Это совершенно неважно, господин главный врач. Я люблю Сабину и сделаю все, чтобы она выздоровела…
Он думал о предложении американцев. На Рождество Инге получил телеграмму из посольства США, в Осло. Мистера Эйриксена, с супругой, приглашали на праздничный прием:
– Сабина сшила себе такое платье, что даже у меня челюсть отвисла, как говорит дядя Меир. Все женщины сверкали бриллиантами, но мужчины смотрели только на нее… – Инге никогда не ревновал жену: