Вельяминовы. За горизонт. Книга 1

– Ерунда все это, – замечал он приятелям, молодым учителям, – я знаю, что Сабина смотрит только на меня. И я смотрю на нее, а больше ни на кого смотреть я не желаю… – девушка, в пурпурном шелке, с обнаженной до поясницы, смуглой спиной, болтала с ахающими посольскими дамами о жизни в горах:

– Ваш муж сам колет дрова, – услышал Инге восторженный голос, – Боже, как это, наверное… – дама, смутившись, оборвала себя. Губы, цвета спелой малины улыбнулись. Сабина заметила:

– Колет дрова и после бани купается в проруби, мадам… – рука посла коснулась плеча Инге:

– Господин Эйриксен, позвольте представить нашего гостя… – гостем оказался неприметный мужчина, в хорошо сшитом смокинге. За стаканом виски и сигарой, в кабинете посла, он передал Инге личное письмо Роберта Оппенгеймера:

– После смерти профессора Эйнштейна он возглавил Институт Перспективных Исследований, в Принстоне… – Инге кивнул, – он надеется, что предложение дальнейшей работы, после защиты вашей диссертации, окажется интересным, мистер Эйриксен… – американец помолчал:

– Вы получите доступ к новейшей вычислительной технике, к полигонам для испытаний… – он повел рукой, – устройств. Вы ученик доктора Кроу, это только добавляет вам веса. Учитывая ваши родственные связи, вас будет курировать мистер Горовиц, из Центрального Разведывательного Управления. Армия не видит препятствий к его назначению… – Инге свернул письмо:

– Насколько я понимаю, мистер Горовиц пока ничего не знает… – собеседник пыхнул сигарой:

– Мы хотели сначала заручиться вашим согласием… – Инге покачал головой:

– Для любого ученого, честь, работать под началом мистера Оппенгеймера, но я, как и покойная доктор Кроу, не занимаюсь военными проектами… – американец его не уговаривал, но оставил карточку, с вашингтонским телефоном:

– Контракт очень хорошо оплачивается, – напомнил себе Инге, – в Америке отличные врачи. Я должен думать не о себе, а о Сабине. Я должен поступать так, как лучше для нее… – ложечка в чашке зазвенела. Неловко поднявшись, Инге поморщился от боли в плече:

– Ваша жена еще не вышла из наркоза… – врач тоже встал, – позже я сообщу ей, что… – Инге прервал его:

– Я сам все сообщу. Я бы хотел увидеть нашу дочь, доктор… – в кабинете повисло молчание. Врач, казалось, забыл о сигарете, дымящейся в пальцах:

– Такое не принято, господин Эйриксен… – недоуменно, отозвался он, – это не в наших правилах. Есть процедура, после аутопсии тело передается в похоронное бюро. Вы сможете добавить надпись к именам ваших родителей, на городском кладбище. Обычно указывают, что дитя родилось мертвым… – врач подался назад. Инге стиснул здоровую руку в кулак:

– Я бы хотел увидеть нашу дочь… – громко произнес он, – где она… – доктор вздохнул:

– В морге. Это… – бросив, с порога: «Я знаю, где это», Инге вышел в гулкий коридор.

Пожилая медсестра оставила на оцинкованном столике стопку холщовых пеленок, простой чепчик, серое одеяльце.

Взявшись за жестяной тазик, с остывшей водой, она кашлянула:

– Я могу помочь, с пеленанием… – женщина кивнула на столик, – вы говорите, что главный врач разрешил ваше посещение палаты, с… – Инге понял, что люди избегают говорить о девочке:

– Им кажется, что если она не жила, то она и не человек, не ребенок… – он стоял спиной к медсестре. Слезы скапливались в глазах, капая на белый халат. Главный врач ничего не разрешал, но Инге и не собирался спрашивать разрешения:

– Я знаю, что Сабине надо увидеть нашу дочь. Я обязан отнести ее в палату, чтобы побыть вместе, попрощаться… – он выдавил:

– Да. Я умею пеленать, спасибо… – сзади раздались шаги, заплескалась вода в тазу.

Он не двигался, глядя на изящную, словно куколка, малышку. Инге сам ее вымыл, осторожно касаясь легких, как пух, рыженьких волос на круглой голове, над трогательными ушками. Личико было спокойным, девочка словно спала:

– Врачи считают, что она умерла, пока я ехал к телефонной будке. Когда русские ударили Сабину машиной, у нее отслоилась плацента, началось сильное кровотечение. У девочки остановилось сердце. Еще месяц, и она бы появилась на свет здоровым ребенком. Наша доченька, наша Констанца… – в теплой воде тельце порозовело. Глаза прикрывали темные реснички. Инге, ученый, знал, что смерть необратима:

– Она не дышала, сердце не билось, после операции ее оставили в морге, в холодильнике. Но ведь случаются чудеса… – он почти ожидал услышать обиженный плач младенца:

– Констанца поднимет ресницы, откроет глаза, и я увижу, какого они цвета… – Инге увидел, аккуратно вытирая дочь. Под ресницами прятались глаза Сабины, цвета темной вишни:

– Словно у тети, – понял юноша, – она бы выросла похожей на тетю. Она пошла в Сабину, тоже невысокая, хрупкая… – завернув дочь в пеленку, дождавшись, пока медсестра выйдет, Инге заплакал. Он плакал, надевая на нее чепчик, касаясь мягких щек:

– Я тебя не уроню, – пообещал Инге, – я умею носить младенцев. Мы все носили маленькую Лауру, когда она родилась… – устроив девочку в одеяльце, он покачал крохотный сверток: