– Добрый день, с вами «Коль Исраэль». В Иерусалиме полдень, двадцать второе марта, вторник. Сегодня ожидается теплая, сухая погода… – кашемировый плед на диване зашевелился. Хана подняла растрепанную черноволосую голову. Прислушавшись, девушка поморщилась. В ванной шумела вода. В ушах гудело, она пошарила на столике:
– Сигареты, где сигареты, черт побери… – пальцы дрожали, она обожглась отельными спичками. Собрав вокруг себя плед, Хана привалилась к обтянутой шелковыми обоями стене. Круги и линии плясали перед глазами:
– Иосиф смеялся, что в такой обстановке никаких таблеток не надо… – рука потянулась за пузырьком, – он принес новое лекарство, еще без названия… – проглотив пару пилюль, Хана запила их выдохшимся шампанским:
– Мы пили, танцевали, опять пили, он достал лекарство… – кузен объяснил:
– Гашиш, в очищенной медицинской форме. Не говори мне, что ты не пробовала гашиш… – Хана один раз, на вечеринке в Париже, курила опиум, – Тупица на северной заставе только этим и занимался. Больше в их глуши все равно было делать нечего… – она сидела на коленях Генрика, шелковое платье задралось почти до пояса. Иосиф погладил ее худое колено, рука поползла выше:
– Мы всего несколько раз курили, – обиженно, пьяно отозвался Тупица, – но Адель ничего не знает… – он икнул, – и о вечеринке она не знает… – Генрик целовал ее шею, спутавшиеся волосы, касался губами полуобнаженного плеча:
– Не знает, и не узнает, – подытожил Иосиф, – шприц с ампулами я не хотел приносить, от уколов остаются следы, а о таблетках никто не догадается…
Дальше Хана мало что помнила. Спустив плед, она взглянула на синяки на почти незаметной груди. Внизу все болело, она тихонько охнула:
– Как утром, на базе. Только тогда мне хотелось петь, танцевать, я думала только о нем… – Хана разозлилась на себя:
– Ты обещала его забыть, вот и забывай. Кофе, надо заказать кофе. Или сварить, здесь поставили кофеварку… – в голове зазвучал смешливый голос:
– Сходи в холодный душ, братишка, выпей кофе, если хочешь продолжать. Она все равно почти спит, она не узнает, что мы с ней делали. Я всегда считал, что такие девчонки самые горячие в постели, и я не ошибся… – завыла мельница. Хана почувствовала, что ее переворачивают:
– Дальше я не знаю, что было. Надо найти Иосифа, пусть сварит кофе. Тупица спит. Он, наверное, заснул, когда мы приняли таблетки. Иосиф, кажется, их не пил… – пошатываясь, она побрела к ванной. В лицо ударил ароматный пар, Хана едва удержалась на ногах.
Он стоял к ней спиной, загорелые, широкие плечи покрывали капельки воды:
– Тупица не обидится, что я использовал его антикварный Золинген, – Иосиф подмигнул ей, – в конце концов, на войне по документам он действительно был нашим братом… – Хана попыталась откашляться:
– Иосиф, я помню, как мы с Генриком пили твое лекарство. Он потом заснул, да… – Иосиф смотрел на худенькую шею, на опухшие серо-голубые глаза:
– Она раскосая, с похмелья они еще уже становятся. Но ей идет, она всегда будет красавицей. Со вчерашней ночи у нее в голове ничего не осталось. Хорошо, Тупица тоже вряд ли что-то вспомнит. Он что-то бормотал, по-немецки, когда мы ее… Ясно, о чем он думал. С Аделью он пай-мальчик, он ее боится, а сейчас разошелся… – Иосиф добродушно кивнул:
– Заснул. Но мы с тобой не спали, милая… – он шагнул к девушке, плед сполз на пол:
– Я хотела выпить кофе… – слабо сказала Хана, – не надо меня трогать, у меня все болит… – он опустился на колени:
– Я врач… – она ощутила ласковое прикосновение сухих губ, – все у тебя хорошо, милая… – ноги разъехались в стороны, Хана подумала:
– Он тоже так делал. Он говорил, что слаще меня никого на свете нет… – она ничего не чувствовала. Поднявшись, Иосиф развернул ее:
– Я быстро, – пообещал он, – потом выпьем кофе, я тебе закажу фруктов. Это развлечение, милая… – он приостановился, – не стоит вести себя серьезно. Мы взрослые люди, мы встретились, к обоюдному удовольствию… – голова моталась из стороны в сторону, Хана закрыла глаза:
– Нет в этом никакого удовольствия. С ним все было по-другому… – хрупкие пальцы схватили край ванной. Красная ниточка на запястье давно порвалась, Хана не знала, где амулет:
– Я его сняла, потеряла, да и черт с ним. С Аароном я больше не встречусь. Какая разница, пусть Иосиф, Тупица, да хоть все мужчины мира. Мне все равно, что они со мной делают. Это как таблетки, лекарство от боли… – она вцепилась в ванную, слушая тяжелое дыхание сзади:
– Надо подождать, и все закончится. Мне станет хоть немного легче… – по лицу покатились слезы: «Мне все равно, что случилось, и что еще будет. Все равно».
Часть восьмая
Южная Америка, весна 1960
Пунта-Аренас