Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 (СИ)

– Избач подождет… – Наум Исаакович пошел к стене, – я объяснил Шелепину, что незачем пороть горячку. Мы поставим Шелепина под наблюдение, никуда он не сбежит. Мы проследим за его связями, убьем двух птиц одним камнем… – Эйтингон с удовлетворением думал о предстоящей отставке и опале избача:

– Но Серова не лишат квартиры или персональной дачи. Тем более, его не арестуют… – он вдохнул кислый запах испражнений и грязи, – ему дадут синекуру и будут доставлять кремлевский паек. Меня же в любой момент могут загнать куда-нибудь за Полярный Круг. Я заключенный, пусть и особого режима… – Эйтингон не хотел испытывать судьбу:

– Главное, чтобы меня оставили в Москве до конца срока. Я не попрошу новых фотографий девочек и Павла. Если я буду здесь, я попытаюсь их найти, и чем быстрее я это сделаю, тем лучше… – Наум Исаакович боялся за детей:

– Комитет мог сделать с ними что угодно. Их могли отправить на опыты, использовать для своих целей, как покойную Иванову или Странницу. Надо отыскать ребятишек, постараться, чтобы они покинули СССР… – он не хотел связываться с проклятым Монахом:

– Он девочкам не отец, он их никогда в жизни не видел, – напомнил себе Наум Исаакович, – и на нем висит вышка за венгерские дела. Если он сюда приедет, его живым из страны не выпустят. Он мне не нужен, я и без него справлюсь… – он не собирался рассказывать девочкам об их настоящем отце:

– Павел тоже ничего не услышит о предателе Юдине, но парень должен знать, что он наследник древнего рода… – Наум Исаакович наклонился над избитым лицом Чертополоха:

– Мистер Мэдисон, – почти ласково сказал он, – признайтесь, что это за «Г», о котором вы говорили. Это имя или звание?

Эйтингон подумал о Журавлеве:

– Генерал. Ерунда, Михаил честный дурак, никто не стал бы его вербовать. О проклятом Волкове я тоже у него спрашивал, но Чертополох ничего не сказал… – Мэдисон плохо слышал Кепку:

– Надо молчать, – велел себе он, – черт с ним, Пеньковским и остальными русскими, но надо молчать о своих… – он отделался именами и описаниями коллег, которые и так, по подозрению Мэдисона, засветились на русских радарах:

– Но надо молчать о миссис Марте, о мистере Волкове, о Генрихе… – Мэдисон понимал, что еще немного, и он не ограничится одной буквой «Г». Он пожалел о скованных наручниками запястьях

– Кепка близко, я мог бы броситься на него. Охранники начали бы стрельбу, все бы завершилось… – охрана никогда бы так не поступила:

– Они не откроют огонь без распоряжения Кепки, а он никогда не отдаст такого приказа. Они собираются разыграть автомобильную аварию, наезд пьяного шофера… – щелкнули замки наручников. Мэдисон услышал добродушный смешок:

– Не хотите говорить, как хотите. Вы свободны, мистер Мэдисон, идите на все четыре стороны… – Эйтингон махнул бойцам, те отступили подальше:

– Важна правдоподобность, – он вернулся за руль машины, – Чертополох хочет жить, он и на переломанных ногах побежит к воротам. Если бы он еще знал, где здесь ворота…

Чертополох действительно пытался подняться на ноги:

Наум Исаакович крикнул бойцам:

– Ребята, отойдите, если не хотите испачкаться в его мозгах… – ударив Мэдисона в спину, опель отбросил тело к стене. Череп разбился о бетон. По серой поверхности потекла кровь:

– Позвоночник у него тоже сломан… – труп выжатой тряпкой лег на взрытый шинами песок, – что поделаешь, авария есть авария… – остановив машину, Эйтингон велел:

– Приберите здесь все и спустите его в подвал… – ему надо было связаться с Шелепиным:

– Первая часть операции закончена. Петровка обнаружит тело дипломата, ставшего жертвой несчастного случая… – не оглянувшись на темные очертания трупа на дорожке, Наум Исаакович пошел в особняк.

Из дореволюционной книги Муратова об Италии Павел хорошо знал устройство католических церквей. Сидя на краю скамьи, он набрасывал в блокноте очертания нефа и алтаря. Подняв голову, подросток рассмотрел витражи:

– Храм восстанавливали после войны… – уютно пахло ладаном, – от убранства времен Жилярди почти ничего не осталось… – фигура святого Иосифа на единственном сохранившемся витраже прошлого века купалась в глубокой лазури. Павел вгляделся в картину над алтарем:

– Преображение. И просияло лицо его, как солнце, одежды же сделались белыми, словно снег… – он разбирался в Библии. В интернатской библиотеке имелся старый томик, с лиловыми штампами какого-то епархиального училища, с дореформенной орфографией:

– Мы с Аней единственные его брали, – усмехнулся Павел, – Надя таким не интересуется… – поднявшись, он осторожно прошел к алтарю. Павел появился в церкви в неурочное время. Беленый зал пустовал, однако он заметил колыхание бархатной занавески в кабинке для исповедей:

– Внутри кто-то есть, – он изучал статуи святых, – но я не помешаю. Немного порисую и пойду. В магазине на Мясницкой, то есть на улице Кирова, есть кафетерий… – статуи сделали в начале века:

– Святой Людовик, Богородица, святые покровительницы Франции… – между скульптурами Жанны Д’Арк и святой Терезы из Лизье стояла изящная статуэтка коленопреклоненной женщины в апостольнике, с букетом лилий в руках: