Сергей Петрович летел на встречу с маэстро Авербахом, вооруженный сшитым по лондонским выкройкам костюмом, накрахмаленными рубашками и визитными карточками директора несуществующего исследовательского института под патронажем Академии Наук СССР. Несколько раз отрепетировал с японцем его роль, Давид остался доволен:
– Светлана Алишеровна присоединится к вам… – он пощелкал холеными пальцами, – скажем, как специалист в восточной фармакопее… – жена мало что смыслила в восточной фармакопее, но представление, как весело думал Давид, требовало правдоподобности. Маэстро Авербах получал экспериментальные таблетки. Визитер из комитета уверил Давида, что прием препарата не пройдет впустую:
– Опера, филармония, консерватория, симфонический оркестр… – он ставил галочки в блокноте, – организовывают прием в честь маэстро, с обедом и концертом… – Давид предполагал, что среди певиц и балерин найдется девушка, достойная внимания юного гения:
– Все случится само собой, – уверил он визитера, – однако жаль, что мы не можем проверить кандидатку с медицинской точки зрения… – комитетчик отозвался: «Об этом позаботятся». Давид подозревал, что Комитет позаботится и о настоящем отце будущего ребенка маэстро Авербаха:
– Мои таблетки хороши для лечения дисфункции, но никакие лекарства не вылечат его бесплодие… – Давид подумал, что его собственные сыновья тоже могли оказаться бесплодными после войны:
– Забыв о долге матери, Эстер позволила детям болтаться по приютам и лагерям. Мужские проблемы всегда сильнее женских, мальчики более уязвимы… – он не стремился увидеть сыновей или их потомство:
– Маргарита другое дело, она талантливый врач. Когда она приедет на остров, я подберу ей хорошего мужа… – судя по научным статьям, дочь пока оставалась незамужней:
– Фамилии она не меняла… – Давид смахнул невидимые пылинки с бархата кресла, – наверняка она католичка, как Элиза. Значит, она хранит девственность. Но я не позволю ей остаться синим чулком, мои гены ценны для человечества… – профессор мог попробовать реверсивную операцию, но не видел смысла во вмешательстве:
– Светлана долго здесь не продержится, – усмехнулся он, – на ее месте появится новая жена… – насколько знал Давид, жену бывшую после операции этапировали с острова морским путем. Так же привозили сюда пациентов закрытого госпиталя. На большой земле заключенную ждал тюремный вагон:
– Скатертью дорога, – пожелал Давид, – надеюсь, она сдохнет в колонии… – салон самолета пока пустовал. Сергей Петрович и Светлана Алишеровна проводили летучки в лаборатории эмбриологии и психиатрическом отделении. Давид прошел к наглухо задраенной двери второго салона
– Багаж погрузили, а 880 у нас все равно, что багаж… – он не видел смысла помещать родственника в смирительную рубашку. Всякая агрессия у 880 исчезла. Давид кивнул бойцу внутренних войск, охранявшему вход:
– 880 животное, и больше ничего. Он совершенно безобиден… – в отсеке царила полутьма. Под потолком горела красная лампочка. Ради поездки 880 привели в порядок, наголо побрив пересеченную шрамами голову, переодев в полосатую куртку и такие же штаны. Он сидел в обычной позе, забившись в угол, спрятав лицо в коленях. Наклонившись, Давид тронул его за плечо. Он часто ловил себя на желании назвать родственника по имени:
– Но даже если бы я это сделал, он бы все равно ничего не понял… – 880 что-то мычал, – у него глубокая степень умственной отсталости. Его мозг, даже пересаженные лобные доли, не функционирует…
Единственный, прозрачно-голубой глаз 880 косил куда-то вдаль. Изо рта с черными пеньками зубов текла струйка слюны:
– У-у-у-у… – 880 мотал головой, – у-у-у… – Давид разогнулся, дверь захлопнулась.
Сжатый кулак в кармане куртки медленно раскрылся. Заточенный металл холодил ладонь. Проведя пальцем по острой грани обломка миски, заключенный застыл, опять уронив голову в колени.