Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 (СИ)

Октябрьская улица находилась в центре города, но сюда, на задворки бывшей Покровской церкви, никто не заглядывал. Храм закрыли перед войной, снеся с крыши купол и шатровую колокольню. Служащие городских учреждений, въехавших в бывшую церковь, не обращали внимания на пожилую женщину в темном ватнике и таком же платке, кормящую кур, развешивающую на крыльце заштопанные простыни. В домике не было электричества, жилица пробавлялась свечами и буржуйкой. Рядом с курятником она сложила небольшую поленницу. В сенях висел жестяной рукомойник. Мыться она ходила в заштатные бани неподалеку.

Кое-кто из старожилов бывшей Болдыревской улицы узнавал старуху в магазинах, однако она не любила долгих разговоров. Женщина только кивала в ответ на приветствие. Не задерживаясь в очередях, она складывала в плетеную авоську пачки ржаной муки, бутыль зеленого стекла с мутным постным маслом, цибики скверного чая. Хлеб женщина пекла сама, яйца по скоромным дням приносили куры. В кондитерский отдел она не заглядывала, не покупая даже самые дешевые конфеты.

Носик жестяного чайника наклонился над щербатой чашкой, запахло лесными травами. Бывшая игуменья Богородично-Рождественского монастыря в Тюмени, мать Пелагия, неожиданно ласково улыбнулась:

– Зверобой я сама собирала, о прошлом годе…  – лился уютный говорок, – в тех местах, где святый отче обретался…  – она перекрестилась, – куда ты ездила, чадушко…

День был постный, чай они пили с лесным медом. В комнатке, с темными иконами в красном углу, с мерцающей лампадкой, пахло ладаном. Мать Пелагия спала на топчане, который она и хотела уступить появившейся на той неделе гостье.

Надев очки, Пелагия просмотрела ее паспорт. Разумеется, бережно сложенная втрое, выписанная от руки бумага, никаким паспортом не была:

– Выдано от царства Иерусалимского, священного града Христова…  – все истинно верующие пользовались дореформенным правописанием, – Господь защитник живота моего, кого я устрашусь…  – девушка представилась рабой Божьей, девицей Марией:

– Пострига у меня пока не было, – призналась она, – святый отче в ските сказал, что таких молодых не постригают. Мне дали послушание на два года, а потом велели вернуться на Урал, где я войду в вертоград праведности…  – послушанием Марии было проехать всю Сибирь:

– От конца до края, – она ловко мыла полы в комнатке, – отче снабдил меня адресами истинно верующих на Урале, я побывала в Тюмени, в Тобольске…  – мать Пелагия вздохнула:

– Должно, ты и обитель нашу видела…  – девушка выжала тряпку. Яркие, голубые глаза блеснули холодом:

– Я цельную ночь рядом с монастырем отстояла на молитве. Антихристы в священных стенах водку разливают…  – девушка брезгливо скривилась. Мать Пелагия кивнула:

– В тридцатом году нас разорили, к тому времени я пять лет игуменствовала. Сестер и послушниц арестовали, рассовали по тюрьмам и ссылкам…  – матери Пелагии сначала выписали, как она выражалась, всего три года лагеря, с поражением в правах:

– Зато я сподобилась побывать на Соловках, пусть и за казенный счет, – заметила она, – потом я год прожила в Москве, в тайной обители. Потом опять арест, и уж тогда я получила пять лет, как упорствующая…  – мать Пелагия окончательно освободилась из лагерей только после двадцатого съезда:

– Я здешняя, новониколаевская, – объяснила она девушке, – но, когда я родилась, никакого город не было, только деревни стояли на Оби…  – город основали через три года после появления на свет тогда еще Пелагеи:

– В шестнадцать лет я пришла сюда нянькой…  – она повела рукой за окно, – при Покровской церкви был приют для матерей с младенцами…  – старуха закрыла морщинистые веки:

– Для постоянного призрения сирот обоего пола и для дневного ухода за малолетними детьми матерей, выходящих из дому на поденную работу…  – Мария отозвалась:

– Столько лет прошло, а вы все помните наизусть…  – игуменья усмехнулась:

– Ты тоже псалтырь с минеей наизусть знаешь. Я в лагерях каждый день молилась по памяти, а в воскресенье устраивала общую службу…  – за незаконную религиозную пропаганду, как выражались в тогда еще НКВД и МГБ, мать Пелагия немало отсидела в БУРе:

– В праздники я никогда не работала…  – она поболтала в чае кусочком соты, – пусть что хотели бы, то со мной и делали…  – после начала первой войны, Пелагея, послушница, с дипломом сестры милосердия уехала на фронт:

– Я работала в санитарном поезде, – добавила она, – начальницей у нас была светская дама, однако тоже при дипломе. Иванна Генриховна долго жила за границей, но и в Сибири побывала. Муж ее здесь много строил…  – блеклые глаза Пелагии озарились мимолетной грустью:

– На фронте я почти отказалась от будущих обетов, – она помолчала, – мы обручились, однако случился большевистский переворот…  – жениха Пелагии, офицера в Добровольческой Армии генерала Деникина, убили под Орлом в девятнадцатом году:

– Псы раскопали, что я служила сестрой милосердия у Деникина, – она подперла щеку рукой, – отчего моя пятерка в тридцать пятом году превратилась в десятку…  – после гибели жениха Пелагия решила не бежать из России: