Величайшая любовь

– Всего лишь четыре часа, сэр. Я позволил себе вольность и нанял двух матросов, чтобы доставить вас с корабля в номер. Я знаю, что вы собирались продолжить путь уже завтра, – но, может быть, стоит отложить путешествие хотя бы на день? Вряд ли завтра вы будете чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы опять отправиться в дорогу.

– Сколько всего?.. – прохрипел Николас. Он попытался сесть, но сразу понял, что ничего не получится.

– Бутылка бренди. А потом – еще полбутылки, сэр.

– Мы останемся еще на день. Надеюсь, я не опозорился?

– Нет-нет, сэр. Если не считать того, что во время высадки вы оскорбили почтенную матрону, располагавшую, как вы решили, ветвистыми рогами. Кроме того, вы разбили нос одному из ваших носильщиков. Да, еще вот что… Я заплатил стюарду за уборку вашей каюты. Мне кажется, сэр, ваш желудок не очень хорошо воспринимает сочетание крепких напитков и морской болтанки.

– Хм… Какой позор, что Англия умудрилась расположиться на островах, окруженных широчайшими морскими просторами.

– Да, сэр. Что же касается воды, то по левую руку от вас стоит большой графин с отличной питьевой водой. Предлагаю вам хорошенько к нему приложиться.

– Спасибо, Бинкли. Я это сделаю, как только ко мне вернется способность принимать вертикальное положение. Иди, Бинкли. – Он все же чуть приподнялся. – Спокойной ночи. Надеюсь, что в течение суток я тебя не увижу.

Бинкли поклонился.

– Конечно, сэр. Но с вашего позволения я все-таки позабочусь о том, чтобы вам регулярно доставляли хотя бы легкие закуски, которые, я надеюсь, будут способствовать усвоению вами крепких напитков.

Николас не привык много пить, но иногда, совершая подобную глупость, он потом всегда страдал от этих возлияний. Его передернуло от одной только мысли о еде, но, к счастью, со стоном откинувшись на подушку, он тут же заснул (думать о грядущем дне и следующей ночи было бы просто невыносимо).

На следующий день Николас немного пришел в себя и сумел подняться, принять ванну и одеться. Затем, – правда, и не очень уверенно – забрался в наемный экипаж.

– Двигаем, Бинкли, – приказал он и снова заснул.

Ближе к вечеру, когда они наконец подъехали к воротам Рэйвенсволка, Николас уже чувствовал себя вполне сносно, хотя все еще не мог сосредоточиться и привести в порядок свои мысли. И ему ужасно не хотелось, чтобы из-за его приезда поднялась ненужная суета с парадным выходом слуг и прочими церемониями. Ему необходимо было заняться другим делом – отчаянно хотелось снова стать частью Рэйвенс Клоуза, символизировавшего все то доброе и хорошее, что он помнил из своего детства.

– Останься здесь, Бинкли, – произнес он, выбираясь из экипажа. – Ты можешь пойти в Кок-энд-Булл, если я не вернусь до полуночи. А если в течение суток я вообще не появлюсь, то постарайся разыскать меня. Возможно, я неверно истолковал письмо моего брата. Возможно, он собирается пристрелить меня.

– Очень хорошо, сэр, – ответил Бинкли.

А Николас размашистым шагом миновал ворота, затем, на середине подъездной аллеи, повернул направо и пошел знакомой тропинкой в сторону Рейвес Клоуза.

Это походило на прогулку в детство. Тогда он часто вместе со своей собакой, следовавшей за ним по пятам, ходил этой дорогой из Рэйвенсволка, чтобы взглянуть на свой старый дом, а потом шел обратно. Возможно, когда-нибудь в будущем его дети, навещая Сирила, будут ходить этой же тропинкой, чтобы снова соединить оба семейства…

Николасу не хотелось признаваться в этом, но он был сентиментален. И он страстно желал иметь собственный дом и обзавестись семьей, которая бы заполнила этот дом. Оказалось, что приглашение вернуться значило для него гораздо больше, чем он готов был признать поначалу. Но по мере того как тянулись долгие дни путешествия, он все больше осознавал, что ужасно скучал по дому. И вот сейчас, оказавшись в этих местах, он едва сдерживался – хотелось броситься к Клоузу бегом.

Прошло еще несколько минут, и Николас остановился и замер как вкопанный. Его сердце подпрыгнуло – но вовсе не от радости. Увы, Рэйвенс Клоуз лежал в руинах. Все вокруг заросло сорняками, а окна были покрыты многолетней пылью, и невозможно было разглядеть, что там внутри, – с углов оконных проемов свисала паутина.

Но одно из фасадных окон было разбито, и Николас с тяжелым чувством пробрался сквозь заросли сорняков и заглянул внутрь.

Все там выглядело так, как он и предполагал. Внутри царила такая же разруха. Не было видно мебели, и крыша, похоже, прохудилась уже давно, так как стены явно отсырели. Входная дверь была заперта, но это не имело значения – в данный момент у него все равно не хватило бы духу войти. И было такое чувство… словно вдребезги разбили его мечту, которую он хранил в глубине своего сердца в течение долгих двадцати лет.