Именно Мухин, считая Пирогова весьма способным и определенно питающим симпатии к врачебному искусству, предложил Пирогову-старшему подготовить Николая к поступлению на медицинский факультет Московского университета. Но тому было весьма существенное препятствие: Николаю в то время едва исполнилось четырнадцать, а по тогдашнему университетскому уставу в студенты принимали только с шестнадцати. Однако Мухин заверил, что это препятствие он поможет обойти. В самом деле, при его-то положении в университете…
Называя вещи своими именами, в университет Пирогов попал по чистейшей воды блату. Но именно благодаря этому Россия получила великого хирурга и ученого. И причина не в одном только блате: вступительные экзамены Пирогов выдержал отлично. Экзаменаторы – профессора Мерзляков, Котельницкий и Чумаков – сообщили правлению университета, что, «испытав Николая Пирогова в языках и науках, требуемых от вступающих в университет в звании студента, нашли его способным к слушанию профессорских лекций в сем звании».
Произошло это в ноябре 1824 года. Колоритная деталь эпохи – перед зачислением в студенты Пирогову дали подписать обязательство: «Я, нижеподписавшийся, сим объявляю, что я ни к какой масонской ложе и ни к какому тайному обществу ни внутри империи, ни вне ее не принадлежу и обязываюсь впредь к оным не принадлежать и никаких сношений с ними не иметь. В чем подписуюсь, студент медицинского отделения Николай Пирогов».
В последние годы царствования Александра I бумагу такого содержания обязаны были подписывать все студенты, офицеры и чиновники на государственной службе. К тому времени Александр уже кое-что знал о декабристских обществах и искренне полагал, что сможет с ними справиться посредством таких вот бумажек. Его величество был мастером на всевозможные дурацкие решения, что не раз демонстрировал. Те же декабристы, преспокойно подмахнувши «обязательство», продолжали обсуждать будущий переворот, дискутируя главным образом касаемо одной-единственной темы: посадить свергнутого императора под замок или без лишнего гуманизма пристукнуть к чертовой матери?
В первый же год пребывания в университете Пирогов провел свою первую «операцию», насквозь шутейную. Дело было на Святках, когда православный народ (особенно молодежь) веселится по полной. Вспомнив виденную им в университетской клинике операцию по извлечению камня из мочевого пузыря (в то время их уже научились делать), Пирогов раздобыл где-то бычий пузырь, положил в него кусок мела, отыскал добровольца из соучеников, привязал ему пузырь в промежности, положил на стол, вооружился кухонным ножом (и, как он сам вспоминал, «каким-то еще домашним инструментом») и по всем правилам хирургии вырезал игравший роль камня кусок мела. У присутствующих это представление имело большой успех, но реального хирургического опыта, легко догадаться, Пирогову не прибавило ничуточки.
Эх, как мне хотелось бы написать что-нибудь приятное, вроде: в Московском университете Пирогов старательнейшим образом штудировал все необходимые будущему медику науки, был одним из первых в учебе, подавая пример товарищам, уже тогда мастерски производил вскрытия в «анатомичке»… в общем, описать его учебу в самой превосходной степени.
Увы, это будет категорически несовместимо с исторической правдой, вещью упрямой. Из песни слов не выкинешь: особенными успехами в учебе Пирогов не блистал, никакими достижениями похвастать не мог, а учился спустя рукава. Как ни печально, но это суровый факт…
Тогдашние высшие учебные заведения Министерству просвещения не подчинялись (как, впрочем, и любому другому государственному учреждению) – пользовались широкой автономией и жили по собственным университетским уставам (в составлении одного из них в 1863 году принимал участие и Пирогов, к тому времени известнейший хирург). Отменили этот порядок только во времена Александра III, когда означенные заведения стали форменным рассадником антиправительственной пропаганды, а студенты приобрели большой опыт демонстраций и драк с полицией.
Так что жилось, по собственному признанию Пирогова, «вольготно». Пили, правда, гораздо меньше, чем в последующие десятилетия. Но вот остальное… Лучше всего об этом расскажет сам Пирогов.
«Запрещенные цензурой вещи ходили по рукам, читались студентами с жадностью и во всеуслышание; чего-то смутно ожидали». Добавлю от себя: никаких практических последствий это не имело, пройдет еще лет пятьдесят, прежде чем студенты массами ударятся в «нигилисты», и не быть «революционно настроенным» станет так же неприлично, как справлять малую нужду среди бела дня посреди улицы…