Величайшие звезды Голливуда Мэрилин Монро и Одри Хепберн

После войны Одри занималась танцами в студии знаменитой танцовщицы и педагога Сони Гаскелл, соединившей в своей методике классический балет с джазовыми ритмами. Одри занималась без устали, самозабвенно, не давая себе ни секунды поблажки — так, словно в занятиях танцами для нее была дорога к счастью. Увы, довольно скоро выяснилось, что прима-балерины из Одри не выйдет — она была слишком высока для классического балета, да и танцевального гения у нее не было, — а в кордебалете Одри танцевать не хотела. «Я хотела танцевать сольные партии, — вспоминала она позднее. — Я страшно хотела исполнять эти роли потому, что они дали бы мне возможность выразить себя. А у меня не было такой возможности, когда я стояла в ряду из двенадцати других девочек и должна была синхронизировать свои движения с их движениями. А я не желала ни под кого подстраиваться. Я хотела сама добиться своей славы». Однако пока она не видела себя вне танцев — балет так долго был ее основным занятием, главной радостью и единственным смыслом ее жизни, что она просто отказывалась даже думать о чем-то другом. Когда мадам Гаскелл урезали финансирование и она была вынуждена переехать в Париж, Одри рвалась за ней, однако баронесса — возможно, впервые — решительно отказалась. Во Франции у нее не было ни друзей, ни родственников и никакой надежды на хорошую работу — по ее мнению, лучше было бы воспользоваться английским паспортом Одри и переехать в Лондон, где было много танцевальных студий. Соня Гаскелл посоветовала своей ученице школу Ballet Rambert, чья основательница Мари Рамбер в свое время столкнулась с тем же препятствием на пути к славе, что и Одри, — слишком высокий рост. Она, как никто другой, могла бы понять проблемы Одри…

Уже пакуя чемоданы в Лондон, Одри успела попробовать себя в одном совершено необычном для нее деле — снялась в кино. Авиакомпания KLMв рекламных целях спонсировала съемки документального фильма «Голландский за семь уроков»: его создателям, начинающим режиссерам Чарльзу ван дер Линдену и Хайнцу Йозефсону, требовалась на роль стюардессы молодая девушка, которая бы одинаково хорошо говорила на английском и голландском. Они пришли в балетную студию — и были покорены огромными глазами Одри, которая, впрочем, не рвалась сниматься, ссылаясь на свою неопытность. По другой версии, роль досталась Одри по знакомству — баронесса была знакома с директором KLM. Как бы то ни было, в начале 1947 года Одри была утверждена на свою первую роль. Неизвестно, как она вела себя на съемочной площадке, лишь Йозефсон позже говорил, что «она была весела, очаровательна, мила… она светила, как яркое солнышко». В титрах она была указана как Эдда Хепберн-Растон — это имя еще пока стояло в ее официальных документах. Считается, что не осталось ни одной полной копии фильма, однако фрагменты с Одри сохранились: на них можно увидеть ее — хрупкую, немного неуверенную в себе, с потрясающей улыбкой, невероятно обаятельную… С первого кадра было видно, что камера, по выражению операторов, «любит ее», — однако пока этого никто за пределами Голландии не заметил. Сама Одри смотрела на свой первый киноопыт лишь как на возможность заработать немного денег, и никто не мог себе представить, что это станет первой ступенькой к мировой известности.

Английская роза

Одри прибыла в Лондон в начале 1948 года. Ее мать из-за бюрократических проволочек смогла присоединиться к ней только через месяц. Они сняли недорогую квартиру в доме по Сайт-Одли-стрит, и пока Элла работала в цветочном магазине и экономкой в доме по соседству, ее дочь занималась балетом в знаменитой школе Мари Рамбер, из которой вышло немало прославленных танцовщиков. Одри, в Англии официально сменившая имя на Одри Хепберн — ее двойная фамилия звучала, по ее мнению, слишком громоздко для афиш, — работала буквально на износ, но в жизни многих есть обстоятельства, с которыми нельзя поспорить: она была слишком высокой — найти для нее подходящего партнера было практически невозможно. Позже мадам Рамбер говорила: «Если бы она захотела продолжить занятия балетом, она могла бы стать выдающейся балериной». Однако наверняка даже она сама понимала, что это была лишь вежливость: у Одри не было чего-то, что делало просто талантливую танцовщицу — гениальной, и Одри прекрасно осознавала, что никаким, даже самым упорным, трудом этого не достичь.