Несколько месяцев спустя моя жизнерадостная, здоровая, самостоятельная бабушка встала ночью с постели и поскользнулась. Металлический угол кровати. Жесткий линолеум. И никого больше в квартире, чтобы поднять тревогу. Соседи нашли ее утром, заметив свет, который она не погасила. Через два дня она умерла. Я с ней так и не попрощалась. Я даже не помню, о чем мы говорили в последний раз, – это был обычный дежурный разговор, все те же слова, все те же интонации, ни у одной из нас не было ничего нового, чтобы сообщить другой. Наверное, бабушка спрашивала, когда же выйдет моя книга. Она не смогла бы прочитать ее – для этого ей пришлось бы ждать, когда книгу выпустят на русском, – но ей хотелось подержать ее в руках. Да, вероятнее всего, этот вопрос прозвучал. Бабушка каждый раз спрашивала меня о книге. А я сердилась: “Ну что ты все спрашиваешь? Выйдет – я тебе сама скажу”. Я начала раздражаться. Бабушка повысила голос и заявила, что раз так, больше никогда и ни о чем меня не спросит. Мне следовало быть добрее к ней. Но все мы умны задним числом. Бабушка всегда заканчивала свои голосовые сообщения словами: “Твоя бабушка”. Словно я могла бы не узнать ее. Я никогда не перезванивала ей сразу. Она пережила Вторую мировую войну, Сталина, Хрущева и Горбачева, но ее доконал скользкий пол и один неверный шаг. Нечестно. Точнее, просто не повезло. Поставь она ногу иначе, была бы сейчас жива.
Потом работу потерял мой муж. С их стартапом что-то пошло не так. И я вдруг обнаружила себя в положении, в котором не оказывалась много лет: мне пришлось содержать семью на заработки журналиста. Мы съехали из прекрасной квартиры в Западном Гринвич-Виллидже. Мы поменяли привычки. Мы изо всех сил старались приспособиться. И тут, ко всему прочему, у меня начались проблемы со здоровьем. Незадолго до этого у меня обнаружили странное аутоиммунное заболевание. Никто точно не мог сказать, что это, но мои гормоны обезумели, и, как следствие, у меня появилась аллергия практически на все. Одно время я даже не могла выйти из дому, потому что кожа покрывалась сыпью от соприкосновения с чем угодно, а на улице была зима. Я сидела, скорчившись, за ноутбуком, в старой разношенной футболке и надеялась на лучшее. Я ходила от одного специалиста к другому, я меняла курсы стероидных препаратов, но все врачи в один голос говорили: “Идиопатический случай”. В переводе с языка врачей это означает: “Мы без понятия, что это”. Эта идиопатия (от слова “идиотизм”) обходилась нам дорого. Это было нечестно. Мне не повезло. Или дело не в везении? Может, я сама виновата, что не послушалась маму и тайком выбралась поиграть на балконе много лет назад. В конце концов, я ведь родилась в России, и как раз тогда случился Чернобыль. Наверное, мама не просто так велела мне оставаться дома. Возможно, в двухлетнем возрасте я сама навлекла на себя беду. “Мы не можем представить себе эти болезни, они зовутся идиопатическими, неясного происхождения, но инстинктивно мы чувствуем, что за этим должно стоять что-то еще, некая слабость, которую они используют. Невозможно, невыносимо думать, что эти болезни настигают нас по чистой случайности”, – читала я у Джеймса Сэлтера[8] и ловила себя на том, что киваю каждому слову, – таким знакомым мне казалось написанное. Кто бы ни был виноват, я или случай, это гадство.
Такой образ мысли хорошо известен. Удача сопровождает нас повсюду, она необходима и для того, чтобы утром благополучно добраться на работу, и для того, чтобы выжить на войне или при теракте, когда людям, стоявшим рядом с нами, повезло меньше. Но мы вспоминаем о ней, только когда что-то идет не так. Мы редко подвергаем сомнению роль случая, когда он защищает нас от других людей или нас самих. Когда случай на нашей стороне, мы его недооцениваем: он невидимка. Но стоит ему ополчиться на нас, мы вспоминаем о его силе. И начинаем раздумывать, почему и как.
Некоторые находят утешение в числах. Они зовут случай по-научному: самой обычной вероятностью, которую проходят в старших классах. Сэр Роналд Эйлмер Фишер, статистик и генетик, в 1996 году писал: “«Один шанс на миллион», без сомнения, рано или поздно выпадет и будет выпадать именно с положенной ему приблизительной частотой. Но как бы мы удивились, если бы такой шанс выпал именно нам!” Вспомните, что население Земли в настоящее время составляет 7,5 миллиардов человек – и вы поймете, что крайне маловероятные события происходят вполне регулярно. “Один шанс на миллион” выпадает каждую секунду. Кто-то из ваших близких погибнет в результате нелепого несчастного случая. Кто-то потеряет работу. Кого-то поразит загадочный недуг. Кто-то выиграет в лотерею. Это всего лишь вероятность, чистой воды статистика, и это часть нашей жизни, сама по себе не плохая и не хорошая. А вот если бы удивительные совпадения и небывалые случаи не происходили – это и впрямь было бы невероятно.