Величайший блеф. Как я научилась быть внимательной, владеть собой и побеждать

Я призналась, что не могу себе этого позволить, у меня всего одна попытка. Она с пониманием вздохнула. А потом заблефовала меня так, что у меня осталось всего восемь больших блайндов. Я подняла с дамами. Она заколлировала. На флопе старшей картой был валет. Я снова сделала ставку, и она опять ответила коллом. На тёрне выпала карта, которую я совсем не хотела там видеть: туз. Я прочекала. Моя соперница сделала большую ставку. По некотором размышлении я ответила. На ривере пришла десятка. Я прочекала, и та женщина заставила меня принять решение, которое определит, останусь ли я в турнире. “Должно быть, у нее туз. Или стрит”, – уныло подумала я и сбросила карты.

Она показала разномастные король-десять, то есть у нее была только жалкая пара десяток, но с королем в качестве блокера на стрит.

– Ну разве не чудесно изображать туза? – заметила она, обращаясь ко всем за столом. – Вы, парни, всегда уверены, что у девчонки есть туз.

Я, конечно, к парням не относилась. И я разыграла свою руку до ужаса неправильно. Но мне было обидно. Я сбросила карты отчасти потому, что была уверена: она не станет так блефовать в меня. Она ведь знала, что ребай мне не по карману. Тоже мне, женская солидарность. Хотя вообще-то это называется “излишняя доверчивость”. Неужели годы, когда я изучала мошенников, прошли впустую? Может, я никогда этому не научусь? Что ни говори, а если человек кажется достойным доверия – это совсем не значит, что ему можно верить.

Более того, даже если все согласны, что определенные внешние черты есть признак определенных черт характера, такое единодушие тоже ничего не доказывает. Взять хотя бы компетенцию. Исследования показывают, что то, как ученики оценивают учителей, недостаточно хорошо коррелирует с тем, насколько хорошо на самом деле те преподают: порой самые популярные учителя – не лучшие, а те, кто удостоился самых низких оценок, на самом деле более компетентны и, по итогам объективных тестов, дают куда больше знаний своим ученикам. Если бы всеобщее мнение всегда соответствовало действительности, в мире не существовало бы такого явления, как финансовое мошенничество, потому что мы бы доверяли свои деньги только порядочным и компетентным управляющим. Нам не пришлось бы сталкиваться с психопатами, потому что мы замечали бы их за милю и избегали встречи. Мы бы не страдали от разочарований в дружбе или любви из-за того, что попались на удочку иллюзорного очарования.

Понятно, что на самом деле все иначе. И мы об этом знаем. Но все равно категорически отрицаем, что принимаем решения на основе молниеносных суждений. Скажите мне, что я играю, опираясь на мимолетное впечатление о человеке, и я отвечу, что я не столь наивна. Скажите мне, что я выбрала консультанта по инвестициям только потому, что он дружески держался при первой встрече, и я отвечу: нет, я изучала все объективные данные, прежде чем принять это решение. Скажите мне, что я согласилась на свидание только потому, что мне понравилась линия подбородка этого парня, и я рассмеюсь вам в лицо.

За этим отрицанием стоит тот факт, что часто мы сами не знаем, почему делаем тот или иной выбор, и оправдываем его логичными с виду доводами, тогда как на самом деле в основе лежит ошибочное интуитивное впечатление. И все бы ничего, когда бы мы были готовы пересмотреть его. Но вместо этого мы сплошь и рядом спорим с истиной: когда кто-то раскрывает нам глаза на то, как мы мыслим, мы продолжаем настаивать на собственной придуманной версии. В серии экспериментов, сегодня считающихся уже классикой, психологи Ричард Нисбет и Тимоти Уилсон выяснили: люди систематически отрицают, что приняли решение по определенной причине, даже когда им предъявляют доказательства этого. Сначала экспериментаторы показывали студентам ролик, на котором профессор колледжа читал студентам лекции по философии образования с европейским акцентом. В одной версии ролика он отвечал на вопросы доброжелательно, в другой – надменно и недоверчиво. Далее студентов просили оценить, насколько он им понравился, а также его внешность, манеры, акцент. Те, кто видел первый ролик, не только относились к профессору с большей симпатией (что логично), но и утверждали, что его внешний вид, манера поведения и акцент располагают к себе. Те же, кто просмотрел “холодный” ролик, не только отвечали, что профессор им не понравился, но и оценивали те же самые его черты как неприятные – хотя профессор был тот же самый и читал ту же самую лекцию. Более того, в головах студентов причины и следствия поменялись местами: они были убеждены, что профессор понравился им больше или меньше потому, что они нашли привлекательными либо отталкивающими его внешность, манеры и акцент. Тогда как на самом деле все обстояло ровно наоборот.