Величья нашего заря. Том 1. Мы чужды ложного стыда!

– Дело в том, что мы все, я – в том числе, в последнее время заигрались, а можно сказать – и доигрались. Не случайно ведь за всё время моей работы на Земле, да и раньше тоже, на много веков раньше, силовые методы ни мной, ни моими предшественниками и коллегами не применялись. Только опосредствованное, непрямое воздействие на отдельных личностей, и уже через них – на текущие события. Для пресечения оных или, наоборот, стимулирования в нужном направлении. Тем более мы избегали без крайней необходимости использовать свою аппарату в активных режимах. Только в действительно крайних случаях и буквально на доли секунд. Поэтому никаких потрясений континуума и не происходило…

– Так и результатов особых тоже не было? – с невинным лицом осведомился Фёст, получивший от Шульгина за время индивидуального ученичества несколько иную трактовку аггрианско-человеческих взаимоотношений.

– Что считать результатами, – спокойно ответила Сильвия. – Необходимый баланс сил и интересов в Галактике сохранялся, человечество более-менее прогрессировало, ткань времени была прочна, и иные силы не имели доступа на конвенционную территорию. Но с того момента, как собственными ли способностями, или с чужой подачи Левашов изготовил свою первую установку пространственно-временного совмещения, абсолютно всё, как у вас выражаются, пошло вразнос. Очень возможно, что это было сделано специально, так называемыми Игроками, чтобы обострить партию, вывести её из патовой ситуации. Не знаю, могу только догадываться. Но каков имеем итог? Разрушена тщательно отрегулированная система взаимоотношений между аггрианским и форзейлианским Союзами, и те и другие потеряли всякую возможность цивилизованных взаимоотношений через нейтральную территорию. На самой Земле и в относящихся к ней Пространствах вместо стабильной Главной исторической последовательности открылись горизонты неизвестного числа Параллелей, ранее каким-то образом явно специально отсечённых от Единственной. Сама возможность продолжения человеческой цивилизации в привычном виде и качестве под непосредственной угрозой. Боюсь, что очень скоро всё вокруг перейдёт в совершенно другое качество…

– Но простите, Сильвия, – удивился Фёст, знающий о том, что сейчас сказала аггрианка, гораздо больше Секонда. – Насколько мне известно, все вами названные события начались как раз после того, как отнюдь не земляне, не Левашов и остальные «Братья» стали бесконтрольно применять имеющиеся у них спецсредства, а вы с Антоном. Едва ли сама по себе невинная попытка нескольких экспериментаторов исследовать случайно обнаруженную планету имела бы столь катастрофические последствия и для ваших цивилизаций, и для самой Земли. А у вас вроде именно так получается. Всё было чудо как хорошо, да стрелочник подвёл…

Сильвия вздохнула. Щёлкнула кнопкой своего портсигара, и через минуту-другую в кабинете появился Арчибальд, в своём костюме члена «Хантер-клуба», но катящий перед собой, как заправский лакей, сервировочную тележку, уставленную тарелками, бутылками и прочими приборами..

Аггрианка указала ему на низкий, инкрустированный малахитом стол, прототип нынешних «журнальных», в противоположном углу кабинета, и он так же молча, с вызывающей уважение сноровкой принялся его накрывать.

– Опять придётся объяснять очевидные вещи, – снова вздохнула Сильвия. – За столько времени не удосужились как-то всё систематизировать, «Краткий курс истории «Братства» написать, что ли. В итоге у всех – только обрывки информации, а лакуны между ними заполнены домыслами, у каждого – своими.

– Ты не совсем права, – вдруг вмешался Берестин, человек, имевший самое непосредственное отношение к этой «истории» ещё до того, как она по-настоящему началась. – Хоть «Краткий», хоть «Полный» курсы не написаны просто потому, что они и не могут быть написаны, поскольку именно как реальность эта «история» попросту не существует. Любой её этап и момент настолько вариабильны, что нельзя в точности сказать, как оно там было на самом деле. Поэтому и воспоминания у нас у каждого свои, и амбивалентность[72] присутствует почти в каждом эпизоде.

Для Фёста и Секонда это был довольно странный поворот сюжета, и не только потому, что они услышали столь оригинальную трактовку прошлого, а выходит, и настоящего той организации, к которой они имели честь принадлежать. Не менее неожиданным было и то, что произнёс данное суждение человек, менее всего, как им казалось, склонный к философствованию. Скорее уж Воронцов в своём многоуровневом уединении мог бы доразмышляться до таких постулатов.