Величие и ограниченность теории Фрейда

«Должны ли мы вслед за поэтом-философом принять смелую гипотезу, что живая субстанция была разорвана при возникновении жизни на маленькие частицы, которые стремятся к вторичному соединению посредством сексуальных влечений? Что эти влечения, в которых находит свое продолжение химическое сродство неодушевленной материи, постепенно через царство протистов преодолевают трудности, ибо этому сродству противостоят условия среды, заряженной опасными для жизни раздражениями, понуждающими к образованию защитного коркового слоя? Что эти разделенные частицы живой субстанции достигают, таким образом, многоклеточности и передают, наконец, зародышевым клеткам влечение к воссоединению снова в высшей концентрации? Я думаю, на этом месте нужно оборвать рассуждения»[14].

Легко увидеть разницу между этими высказываниями. В ранней формулировке («По ту сторону…») вопрос оставлен открытым, а в поздней («Очерки…») на него дан ясный отрицательный ответ.

Однако куда более важна особая формулировка, присутствующая в обоих высказываниях. И здесь и там Фрейд говорит о «живой субстанции», разделенной на части. Однако же в мифе Платона не говорится о «живой субстанции», разделенной на части, но о мужчине и женщине, которых разъединили и которые стремятся к воссоединению. Почему Фрейд настаивал на «живой субстанции» как на решающем положении?

Я полагаю, что причиной мог быть субъективный фактор. Фрейд был преисполнен патриархальным чувством того, что мужчины стоят выше над женщинами, а не равны им. Из-за этого теория полярности мужского и женского начал была для него неприемлема — поскольку полярность подразумевает и различие, и равенство. Такая эмоциональная мужская предубежденность привела его — в раннем периоде творчества — к теории, по которой женщины есть изуродованные мужчины, руководимые комплексом кастрации и завистью к пенису; они стоят ниже мужчин также и потому, что их Супер-Эго слабее, а нарциссизм сильнее, чем у мужчин. Кто-то может восхищаться блеском этого построения, однако трудно отрицать, что такая высокомерная трактовка половины рода человеческого как изуродованной версии другой половины — всего-навсего абсурд, демонстрирующий глубину сексуальных предубеждений (не особенно отличающихся от расовых и (или) религиозных предрассудков). Удивительно ли, что Фрейд остановился, когда, следуя за мифом Платона, должен был принять положение о равенстве мужского и женского начал? Воистину, он не мог сделать этого шага и потому заменил единство двух начал на единство «живой субстанции», не завершил логическое развитие идеи, предчувствуя, что Эрос не мог иметь консервативной природы инстинктов.

Критика теории инстинктов Фрейда

Фрейд был пленником чувств и образа мыслей своего социума и не мог выйти за их пределы. Когда его осенило новое понимание, он осознал только часть его — или его последствий, — а прочее осталось неосознанным, поскольку не совмещалось с «комплексом» Фрейда и сложившимся осознанным мышлением. На сознательном уровне он пытался избежать противоречий и несообразностей, сооружая конструкты, достаточно правдоподобные для использования в сознательном мыслительном процессе.

Фрейд не решился и — как я пытался показать — не мог решиться приспособить Эрос к собственным понятиям об инстинктах, т. е. к их консервативной природе. Была ли перед ним другая теоретическая возможность? Думаю, что была. Он мог найти внутри прежней традиционной теории либидо другое решение, подходящее к его новым воззрениям о ведущей роли любви и деструктивности. Можно было предложить противостояние между догенитальной сексуальностью (оральный и анальный садизм) как источником деструктивности и генитальной сексуальностью как источником любви. Несомненно однако, что Фрейду было трудно прийти к такому решению — по причинам, изложенным выше в ином контексте. Он подошел бы угрожающе близко к монистической точке зрения, поскольку деструктивность, равно как и любовь, принадлежали бы к либидо. Однако Фрейд уже положил основание для связи между деструктивностью и догенитальной сексуальностью, когда пришел к заключению, что разрушительной частью анально-садистического либидо служит инстинкт смерти. Если так, то уместно рассудить, что само по себе анальное либидо должно быть в близком родстве с инстинктом смерти, и на деле, развивая эту мысль, можно твердо посчитать, что сущность анального либидо — стремление к разрушению.

Фрейд, однако, не пришел к такому заключению, и интересно поразмыслить, почему.