Величие. Книга 4

– Не надо притворства, мы прекрасно понимаем, о чём я говорю, – устало отмахнулся Аурелий. – Ты делаешь всё что хочешь и никого не слушаешь! Орсинь, скажу честно: ты стала… какой-то жестокой. – При звуке этих слов эльфийка вздрогнула, как будто её ударили, но Аурелий предупреждающие поднял ладони. – Может быть, я подобрал неверное определение, но что-то идёт не так.

– Но ведь я всегда была такой! – негодующе воскликнула эльфийка. – Разве ты не понял это ещё во время Летнего Разгара? Я всегда иду на всё ради своей цели. Я никогда не поступаю бездумно, я взвешиваю и выбираю наиболее эффективный вариант. Но не всё зависит лишь от меня! И ты тоже изменился, – язвительно добавила Орсинь. – Стал таким отстранённым. Увлёкся этими храмовыми медитациями, песнопениями, от которых нет никакого толку… Ты был… более… бесшабашным. Весёлым.

Оба уставились друг на друга с враждебностью, метая безмолвные обвиняющие взгляды исподлобья.

– Да, это важно для меня самого. Для моей души! – вскричал Аурелий. – Это то, чего ты лишена – понимания прекрасного.

– Что? Что-о-о? Не ты ли говорил, что у меня потрясающее чувство вкуса, когда я впервые приехала сюда? К тебе, между прочим! Ради тебя!

Они замолчали, с болью смотря друг на друга и пытаясь вспомнить, как же так они раньше находили поводы только для смеха и радости – и никогда для ссор. Но прежде знакомые черты казались чужими.

– То есть ты хочешь сказать, что такая, как на самом деле, я не нужна тебе. Тебе нужна только наивная эльфиечка, которая абсолютно беспомощна в чужой стране и от этого такая милая! И всё, ради чего я старалась, ради чего приносила себя в жертву, – это оказалось зря! – горько воскликнула Орсинь.

Глаза её гневно сверкнули, и она выбежала из гостиной. Аурелий постоял некоторое время, как оглушённый, и со вздохом опустился на диван. Ярость, прежде казавшаяся единственно правильной, уступала место растерянности. Он невольно задумался, сравнивая разные периоды своей жизни, – самому ему казалось, что его личность, склонности, мотивы и тайные желания всегда были одними и теми же, однако лишь теперь они расцвели в полной мере. Вот и вся разница.

Почему же тогда они с Шиа выбрали друг друга? Что тому повинно – время и место, совпавшие мечты? Их счастье было абсолютным, но что теперь делать с его последствиями? Они зашли так далеко, что назад дороги нет, и тем не менее их любовь – то, что ранее представлялось единственной и нерушимой истиной, в которой оба могут найти опору, – обернулась полной противоположностью. Равнодушие – вот страшное слово! Обречь себя на жизнь с партнёром, к которому не испытываешь ничего, кроме стремления реже его видеть, – это ли не пытка, которой он думал, что избежал?

Аурелий почувствовал, как на глазах наворачиваются слёзы. Прошлое и настоящее казались половинками разных мозаик, которые никак не соединялись у него в голове. И тем не менее как-то соединить их было надо. Вздохнув, Аурелий направился на поиски Орсинь: заканчивать разговор на такой ноте было категорически нельзя.

Когда он вошёл в её спальню, эльфийка сидела на кровати и плакала. Вообще он редко видел, чтобы Шиа это делала, пожалуй, такие случаи можно было пересчитать по пальцам одной руки. И то, что это происходило сейчас, в некотором смысле принесло Аурелию облегчение, поскольку означало, что она тоже испытывает смятение и боль. А это уже могло стать для них чем-то общим.

– Не моё дело? С каких пор ты со мною разговариваешь таким тоном? – всхлипывая, произнесла она, заслышав шаги. И дрожащим голосом добавила: – Ты больше не любишь меня, не правда ли?

Аурелий попытался что-то сказать, но Орсинь прервала его:

– Нет, я не хочу сейчас ничего говорить. Из уважения к нашим прошлым отношениям – не хочу. Не хочу перечёркивать эти светлые воспоминания. – Однако, вопреки собственному требованию, она разрыдалась ещё сильнее и продолжила: – Почему всё так изменилось? Почему во мне тоже всё иссякло?

Её пальцы судорожно сжали покрывало, и Аурелий вспомнил, как она точно так же плакала, когда только-только приехала в Белую империю и тяжело привыкала к здешней жизни. Но теперь он не испытал прежнего порыва прижать Орсинь к себе. Это было всё равно что собирать из осколков разбитую чашу – даже если получится, напиток всё равно будет выливаться сквозь трещины, и утолить жажду не удастся. «Так вот как умирает нежность!» – подумал про себя Аурелий. И ему стало страшно, потому что он вспомнил отца. И мать. Их взаимные ненависть и презрение. Какой кошмар! Нет, он не хочет той же судьбы ни себе, ни Орсинь. Они должны как-то выбраться из этого мрака, найти иной путь.

– Мне тоже кажется неправильным всё, что между нами сейчас происходит, – тихо произнёс он, опускаясь рядом. – Я думаю, нам надо взять время и пожить порознь. Просто привести мысли и эмоции в порядок.

– Порознь… – эхом повторила Орсинь, точно пробуя на вкус. Затем обернулась – в глазах её застыл ужас.