Нисколько не подвергая сомнению справедливость подобных заключений, заметим все же, что речь в них идет лишь о специфическом, очень узком аспекте единого содержания общения полов, но вовсе не о предмете в целом. В действительности понятие намного шире, поскольку межгендерный коммуникационный посыл может быть адресован – и адресуется – не только представителю иного пола (как потенциальному сексуальному или брачному партнеру), но и совсем другому поколению, представленному, в частности, и своим полом, которому еще только предстоит строить отношения с противоположным. Женщина воспитывает не только мужчину, но и будущую женщину, мужчина – будущего мужчину, и это тоже межгендерная коммуникация. Вовсе не исключено, что именно новое поколение в лице обоих полов и есть ключевой получатель основного массива гендерно ориентированной информации. Во всяком случае, это справедливо в контексте развития института семьи.
Основной посыл межгендерного общения содержит в себе не то, что делает его «sexy», то есть привлекательным для противоположного пола, но прежде всего ценности, которые создают режим наибольшего благоприятствования развитию каждого, ибо и мужчина и женщина являются носителями особого сегмента интегральной культуры социума. Или, напротив, в чем-то своем (неравенство полов обязано сохраняться) создают преимущества какому-то одному. В конечном счете все зависит от сложившихся обычаев и традиций, и мы знаем, что в разные времена и в разных культурах развиваются совершенно несхожие модели гендерных взаимодействий. Цитированное выше письмо Иллариона из Александрии, в котором жене наказывается бросить ребенка, если родится девочка, говорит, в частности, об этом. Лишь во вторую (если вообще не в последнюю) очередь речь может идти о тех сигналах, что способствуют бесконфликтному сближению мужчины и женщины в едином ритуале продолжения жизни. Так, например, свойственный европейской традиции общий императив особого отношения к женщине:
представляет собой явно выраженное послание первого рода, в свою очередь, церемониал «подхода» к ней и ритуал ухаживания – второго. Доказательством фундаментальности первого ряда сигналов является то, что они направляются в «воздух» культуры, производность второго – в том, что всегда адресуются конкретной персоне. Ни один посыл второго ряда не является ничем самостоятельным, и обретает знаковый характер только в качестве той или иной формы интерпретации ценностей первого. Другими словами, не будь межпоколенного аспекта, ни один сигнал (за исключением тех, что пробуждают известные физиологические рефлексы) не был бы прочитан получателем межгендерного посыла. Собственно, это следует из общих законов знаковой коммуникации.
Вместе с тем не трудно понять, что культура, в которой «Ты – женщина, и этим ты права», существенно сужает пространство правоты мужчины. Без малого тысячелетняя пропаганда превосходства женской «природы» привела к тому, что сегодня, кроме, вероятно, переноски тяжестей, нет ни одной формы деятельности, в которой женщина не могла бы оспорить превосходство мужчины над нею. Нет ни одного качества характера, ума, воли, таланта, перед которыми она могла бы склониться. А значит, ни одно принимаемое мужчиной решение сегодня не остается без ее суда. Словом, принципиальная заменимость одного при абсолютной незаменимости другой – вот сердцевина навязываемой современной культурой нормы. И если раньше границы ее превосходства никогда не протирались далее сословных различий («как, в самом деле, смеет кавказский армеец наводить стеклышко на московскую княжну?..»[592]
), то сегодня они исчезают, превращая его в некую безусловность.Но способствует ли формируемая норма полноценному развитию самой женщины? Более того, остается ли женщина женщиной в этой культуре?