«Великая грешница» или черница поневоле

Но больше всего Василию нравилось, когда стряпчие несли ночью караул на Красном крыльце государева дворца. Их облачали в лазоревые стрелецкие кафтаны, выдавали бердыши, навешивая на грудь (через плечо) берендейки с дробом и пороховым зельем. Каких либо происшествий не случалось, но караул хоть как-то напоминал Дмитрию ратную службу.

Если раньше братья встречались с матерью редко, то теперь они могли увидеться с ней почти каждый день, если надолго не отлучались из дворца.

Ныне Мария Федоровна была спокойна за сыновей. Дмитрий находится в кругу знати, да и Василий, ежели Бог даст, через год-другой станет стольником. Царь пока милостив к Пожарским, он доволен, как его дочь Ксения с небывалым тщанием постигает разные науки.

Опричь Марии Федоровны к обучению царевны был вновь приставлен патриарший архидиакон Михайло, один из известных грамотеев Москвы. Еще пять лет назад, по благословению святейшего Иова, он пришел к царевне с лебяжьими перьями и чернилами и принялся учить Ксению буквам. Девочка порывалась сама взяться за перо, но он ее останавливал:

— Ты допрежь головой усвой, царевна, а руками всегда угонишься.

Усвоила Ксения и древнерусский букварь с титлами, заповедями и кратким катехизисом, затем перешла от азбуки к чтению Часовника и Псалтырю, а в конце года начал разучивать Охтой, от коего перешла к церковным песнопениям страстной седмицы, что трудны по-своему напеву. Царевна, на удивленье Марии Федоровны и архидиакона, за какие-то два-три года прошла всё древнерусское церковное обучение. Она мола бойко прочесть в храме часы и довольно успешно спеть с дьячком на клиросе по крюковым нотам стихиры и каноны. При этом Ксения до мельчайших тонкостей постигла чин церковного богослужения, чем немало подивила самого патриарха Иова.

Святейший сказал царю:

— Дочь твоя зело в священных писаниях искусна и к пению божественному навыкла. Голос у царевны отменный.

Борис Федорович довольно огладил перстами кудрявую бороду.

— Слава Богу.

Когда Михайло через год вдругорядь посетил Ксению, то был немало удивлен ее познаниями: царевна не только постигла латынь, но даже изведала «Тацитовы гистории», «Цицеронову книгу», «Книгу римских законов», труды Аристотеля и Платона. Все эти переводные рукописи были писаны на тонком пергаменте в золоченых досках.

— Какая же ты разумница, дочь моя.

— То не моя заслуга, святый отче, — смущенно потупив очи, сказала Ксения. — Всему меня научила боярыня Мария Федоровна.

Архидиакон, большой, грузный, с косматой каштановой бородой, с немалым почтением глянул на Пожарскую.

— Наслышан о тебе, боярыня. На Москве таких грамотеев днем с огнем не сыщешь, особливо среди женского полу, но чтоб Аристотеля ведала… Исполать тебе, Мария Федоровна!

— Чем могла, святый отче, — скромно молвила боярыня. — От Платона же и Аристотеля мы взяли лишь ничтожную толику. Где уж их великие труды постичь?

— Истинно, боярыня. Сие не для наших умов… А ныне за «Деяния апостольские и послания соборные и святого апостола Павла послания» возьмемся. За великое творение первопечатника Ивана Федорова, кой был когда-то дьяконом храма Николы Гастунского.

Верховая боярыня, конечно же, ведала о первопечатнике. Еще при жизни Ивана Грозного на Никольской улице, близ гостиных дворов, был возведен Печатный двор, созданный «хитрым мастером печатного дела» Иваном Федоровым. Его «Апостол» стал расходиться среди грамотеев Москвы. Казалось, дело, которое начал Иван Федоров и его ближайший помощник Петр Мстиславец было благое, зело важное для Руси. Царь Иван Грозный милостиво допустил обоих к своей царской руке, «наградил их царской благодарностью и вручил им по иконе святого князя Александра Невского в золотой оправе». Но на друкарей-первопечатников ополчились сотни переписчиков рукописных книг, терявших заработок. Печатный двор неоднократно горел. Даже Иван Грозный, по указу которого возник Печатный двор, не мог сдержать потоки ненависти, обрушившиеся на двор и его мастеров. Их обвинили в чародействе, что грозило сожжением на костре. Ивану Федорову и Петру Мстиславцу пришлось бежать за рубеж, но их книги попали в библиотеки некоторых московских домов. Разумеется, оказались они и на Патриаршем дворе, чья библиотека насчитывала более тысячи книг, причем не только богословского содержания.

С появлением у царевны «зело ученого мужа» Михайлы, обучение Ксении стало еще более успешным. Царевна, казалось, все схватывала на лету. Архидиакон довольно изрекал:

— Похвально, дочь моя, зело похвально. Ныне на Москве нет отроковицы, коя была бы так искусна в книжном учении и церковном песнопении.