«Великая грешница» или черница поневоле

— Не сглазьте, сударь, — произнесла царевна и довольно легко оказалась на седле.

— Отменно, ваше высочество! Держите корпус прямо, не перегибайте его ни вправо, ни влево. Головку поверните в сторону движения. Отменно! А теперь возьмите левой рукой поводья… Как вы себя чувствует?

— Кажется, хорошо, сударь…

А Василий наблюдал из-за берез за Ксенией и Маржаретом, и его охватило чувство ревности. Как смеет этот высокомерный иноземец так близко подходить к царевне и брать ее за стан?! Хорошо, что царевна отвела его похотливые руки. Ну, зачем, зачем государь поручил обучать царевну этому иноверцу?! Все, что он показал Ксении, он, Василий, мог бы выучить в считанные минуты, и тогда сам бы все показал царевне. Подумаешь, иноземный наездник выискался. Да он, Василий, не уступит ему ни в каких скачках. Бывало, так летал по мугреевским полям и лугам, что ветер свистел в ушах… А царевна-то? Молодчина. Поехала по опушке. Как грациозно перебирает тонкими ногами Арабчук. Правда, обок ступает иноземец, но Ксения улыбается своей светозарной улыбкой, ибо ей по нраву эта тихая, но красивая езда. Слышится ее звонкий голос:

— Мне совсем не страшно, не страшно, боярыня!

А вот и чужеземец чему-то рассмеялся, а затем подбежал к Арабчуку и слегка поправил в стремени алый башмачок царевны. Василий даже за рукоять сабли схватился. Подлый гасконец!

Ревность обуревала княжича Василия. На другой день он не выдержал и пришел в шатер Маржарета.

— Мне надо поговорить с тобой, гасконец.

Жак (в России его называли Яковом) уже знал, что княжич Василий Пожарский является рындой государя, он, как начальник личной гвардии Бориса Годунова, несколько раз виделся с мечником царя во дворце, но не имел представления, что делает этот привлекательный юноша на Серебрянке.

Маржарета несколько озадачил холодный тон княжича.

— Я слушаю вас, сударь.

— Скажи, гасконец, сколько еще дней ты будешь обучать царевну Ксению?

— До тех пор, пока царевна не станет настоящей амазонкой.

— Она уже изрядно держится в седле. Советую, гасконец, прекратить выучку.

В словах княжича Маржарет уловил угрожающие нотки, чего он никогда не терпел.

— Что вы себе позволяете, сударь? Выйдете из шатра!

— И не подумаю! Либо ты перестанешь крутиться вокруг царевны, либо я навсегда покончу с этим.

— Тысячу чертей! — загорячился Маржарет. — Не хотите ли, сударь, вызвать меня на поединок? Моя шпага к вашим услугам.

Маржарет с вызывающей улыбкой положил кисть на эфес шпаги, а Василий стиснул рукоять сабли. И быть бы, наверное, поединку, если бы в шатер, привлеченный громкими голосами, не вошел боярин Годунов.

— Что ты здесь делаешь, княжич?

Василий замешкал с ответом, а находчивый гасконец произнес с улыбкой:

— Сей юноша, монсеньор, захотел посмотреть на мою шпагу. Мы поспорили, чье оружие крепче.

— Ну и чье, Василий?

— Сабля, боярин.

Василий Григорьевич глянул на обоих, хмыкнул и строго молвил:

— Ты вот что, княжич. Больше не заходи в шатер Маржарета. И не забывай дело свое. Ступай!

Глава 17 ЖИЛА ЦАРЕВНА СЕРЕБРЯНКОЙ

Ксения возвратилась в Москву вместе с поездом царицы Марьи, отбывшей из Троицкой обители. После продолжительного доклада боярина Григория Годунова, государь Борис Федорович допрежь встретился с дочерью, а затем с верховой боярыней.

— Зело доволен тобой, боярыня. Ксению не узнать. Весела, жизнерадостна, здоровьем цветет.

Обычно задумчивые, зачастую снулые глаза Бориса Федоровича, на сей раз были веселыми и добрыми.

— За твое радение награждаю тебя еще одним сельцом, что недалече от твоего Мугреева.

Мария Федоровна земно поклонилась.

— Но вновь хочу упредить тебя, боярыня. О поездке царевны на Серебрянку — ни слова.

— Я умею хранить тайны, великий государь.

— И другие будут хранить! — жестко заключил Годунов.

Все люди, обеспечивающие тайную поездку царевны на лесной починок, были сурово предупреждены начальником Сыскного приказа Семеном Годуновым. Каждый из них ведал: кремлевская Пыточная, коей когда-то распоряжался Малюта Скуратов, ныне находится в ведении Семена Годунова, и она не остается без кровавой работы катов, а посему вся дворцовая обслуга царевны Ксении хранила глухое молчание.

И все же: тайна — та же сеть: ниточка порвется — вся расползется. По боярской Москве испустились слухи: царевна не на богомолье ездила, а тешиться в неведомые места, где она отошла от старины и дедовских обычаев. Ревнители древнего благочестия костерили царя и царевну. Но слухи, оставались слухами, ибо доподлинно никто не мог ничего сказать. Встрепенулись приверженцы старины, когда на Москву прибыл свейский принц Густав. Тут уже не слухи бояр взбаламутили, а явь.

— Дивны дела твои, Господи! Царь, еще не женив дочь свою, русские земли иноверцу раздает. Калугу с тремя городами Густаву посулил.

— Чу, и Углич — удел убиенного царевича Дмитрия. Не кощунство ли?