Великая игра

Этиген спешился, сунув повод в руку кому-то из этих полулюдей. Крестьяне, встав, опять же непонятными взглядами смотрели на него.

— Вы что, — досадливо бросил Этиген, — совсем полоумные, что ли?

Больше он ничего сказать не успел, потому как один из крестьян с таким же непроницаемым лицом ударил его по голове мотыгой.

Этиген для них был чужак. Из высшего народа. Но он пришел один, и пришел в те места, где не было закона народа дорог. Потому он был добычей. И, не сговариваясь, его убили — он пришел не в то место и не в то время. С тела быстро сняли все драгоценности и оружие. Одежду не тронули — народ полей такое не носит, народ воинов сразу поймет, что они кого-то убили. Оружие можно будет переделать — оно из железа, сгодится на ножи, серпы и мотыги. Золото тоже сгодится — можно будет купить у народа дорог нужные вещи. Конь в хозяйстве не пригодится. Народ полей не знал, как обращаться с лошадьми. Можно было бы продать его народу дорог — но он не тягловый, это нежный верховой конь, сразу поймут, что он принадлежал господину, и начнут искать его. Но коня можно съесть.

Тело оттащили к болоту и надежно утопили в трясине. Когда настанет время большой жары, болото закаменеет, и никто никогда не найдет этого человека из народа, ходящего по дорогам. Вот пусть по дорогам и ходят, а бездорожье — не для них.

Видимо, Ономори сам впал в какое-то оцепенение, как тогда дракон, потому что ясно помнил только самые последние часы пути над угрюмыми черными горами, торчавшими, словно драконьи гребни, из густого серовато-белого тумана. Они нырнули в холодную, сырую, глухую и серую мглу, чтобы потом увидеть внизу какой-то не то город, не то большой монастырь, притулившийся на склоне горы. Где-то в долинах возились, делая какую-то непонятную работу, люди-муравьи. Здесь было серо и неуютно. В воздухе висело звенящее напряжение магии — Ономори каким-то непонятным, унаследованным от предков чувством понял, что это такое.

Человек в чёрном отпустил дракона, с какой-то печальной нежностью погладив тварь между гребней по уродливой голове.

— Их мало осталось. И все меньше становится. Мельчают. Тупеют.

Ономори предпочел не задавать вопросов.

Человек в черном повернулся и зашагал прочь под туманным низким небом.

Около часу они шли по насыпной щебневой дороге. Она привела их к воротам в каменных, покрытых облупившейся красной краской стенах. Попадавшиеся навстречу люди не падали ниц, не преклоняли колен — просто молча коротко кланялись и продолжали свои дела все так же молча и сосредоточенно. Туман висел низко, и Ономори начинало казаться, что это какая-то земля призраков, страна мертвых, где нет ни веселья, ни горя, ни времени, ни направлений. Лишь монастырские стены — он сразу понял, что это монастырь, хотя архитектура была непривычной. Он знал монастыри. И наваждение рассеялось. Пусть это было очень необычное место, но это была все же земля живых.

Ономори заметил, что здесь очень много таких, что по снам и описаниям напоминали ему лица его предка Моро. И они несомненно принадлежали здесь к сословию избранному, хотя их было мало. Почти все они были воинами, и по их повадке были видно, что и среди воинов они стоят выше остальных людей. Остальные здешние жители были меньше ростом, темнее лицом, хрупче сложением, хотя и у них были лица более острые и носы куда длиннее, чем у соотечественников Ономори.

Он все следовал за своим спутником, который ни разу не обернулся, словно бы спиной чуял, что Ономори идет за ним, как пес на поводке. В стенах монастыря все точно так же двигались по каким-то делам, у всех дверей и во всех переходах стояла неподвижная горделивая стража. Все было буднично и как-то… голо. Ни украшений, ни статуй, только то что нужно, — и ничего сверх. Это пугало. Здесь жили какие-то неправильные люди, лишенные всех ярких, цветных, излишних страстей и радостей. И в этом таилась какая-то жуткая, холодная сила.

Они оказались наверху одинокой шестиугольной башенки, странно легкой и филигранно-звонкой среди массивных приземистых стен. Отсюда было видно все — то, что не затягивал неподвижный туман. Огромный, мощный монастырь, похожий на город-крепость, такие же суровые, серые дома вне его стен, похожие на цельнотесаные глыбы камней, странный прямолинейный порядок, так не вяжущийся с ломаным и изгибистым рисунком гор.

— Садись, — легко повернулся, взвихрив черные летящие одежды, человек.

Ономори опустился в простое деревянное кресло. Хозяин так же легко подтянул к себе другое кресло и изящно опустился в него.

— Ты голоден и грязен, — почти насмешливо прищурив глаза, проговорил он.

Ономори помедлил и сдержанно кивнул.

— Зови меня… Повелителем, — сказал человек. Ономори еще раз кивнул, догадавшись уже, кто здесь хозяин.

— Я спас тебе жизнь, и теперь ты принадлежишь мне.