Великая игра

Город окружают огромные пышные сады, среди которых прячутся виллы местных патрициев. Сады и плантации даже в засуху цветут благодаря искусной системе орошения. Но живет Умбар не этим, а морем и торговлей. Вся наша торговля с Харадом идет через Умбар — и посуху, и по морю. Потому умбарский патрициат, как тот самый ласковый теленок, сосет двух маток. Правда, тут больше на вампира похоже, потому как, пройдя через Умбар, харадские товары так вырастают в цене, что страшно сказать. А гондорские дико дороги в Хараде. Для морэдайн ободрать гондорца как липку — долг чести, хоть так сквитаться за поражение.

Вот я не понимаю — государь это терпит, чтобы Умбар приручить, или как? Ведь начни мы торговать с Харадом напрямую — Умбар просто сдохнет с голоду.

Как бы то ни было, я ехал, пользуясь расположением господина Айанны, жреца столичного храма Солнца и родича харадского государя. Направлялся я к его старинному знакомому — что само по себе много о чем говорит, ибо морэдайн считают себя по сравнению с харадрим высшей расой и на нас, жителей Королевства, смотрят как на чокнутых, потому как мы давно от такой гордыни отучились.

Господин Нилузир — очень уважаемый патриций очень древнего рода и очень богатый человек — во всем очень. Достаточно сказать, что ему принадлежат восемь больших торговых кораблей, о каботажных судах я уже не говорю. Это высокий худощавый старик восьмидесяти двух лет от роду. Столь почтенный возраст — свидетельство древности его крови и знак ее чистоты, как тут считается. Он, как все здешние старики, держится очень прямо и, как все без исключения мужчины морэдайн, не носит ни усов, ни бороды. Темное, узкое лицо, горделивое и хищное, волевое, с очень светлыми глазами невольно привлекает взгляд. Он сед как лунь. Держится с неторопливым достоинством и хотя чрезвычайно богат, своего богатства напоказ не выставляет. Тот, кто понимает, сразу заметит и редкостный шелк занавесей и обивки, и драгоценное дерево мебели, и тонкую стеклянную посуду, и многое другое — но ни пышности, ни пестроты в его доме я не встретил. Ничего такого, о чем ходят байки в Минас Аноре.

Он принял меня очень радушно для морадана, то есть сам меня встретил и изволил разговаривать со мной в своей сухой деловой манере. Потом он отдал меня во власть слуг-харадрим, весьма почтительных и вышколенных, которые меня чуть ли не вылизали. Такого раболепия я и в Хараде не встречал. Правда, эти слуги выглядели куда сытее собственно харадских харадрим. Вообще, здешние харадрим ведут себя тише воды ниже травы. И что только их держит в такой покорности? Наверное, то, что здесь жизнь обеспеченная. В Хараде же голод — нередкий гость.

Тут голод никому не грозил. По крайней мере, здесь и сейчас. Господин Нилузир оказал мне великую честь, разделив со мной трапезу. Видимо, привезенные письма расположили его ко мне, и он довольно много для морадана со мной разговаривал. Наверное, еще и посматривал исподволь на грубого северянина, который в жизни не едал таких яств, коими меня ошарашили в первый же вечер пребывания в Умбаре.

А я незаметно изучал его — красивого сурового старика. Хоть картину пиши — так торжественно, со спокойной уверенностью и властностью восседал он за столом в длинной темно-красной соттане1 и черной шелковой марлотте2.

Я кое-что уже знал о своем хозяине. Несмотря на всю свою мораданскую гордыню, он был, несомненно, практичным человеком, и выгода торговли перевешивала неприязнь к Королевству. Правда, Умбар теперь тоже Королевство, как бы ни кичились морэдайн. Всего лишь провинция.

Он даже не спрашивал меня, зачем я здесь. Его попросили предоставить мне покровительство — и он это сделал, не снисходя до расспросов. Мало того — он разговаривал со мной на синдарине. Непонятно только — из уважения или, напротив, показывая уничижение паче гордости?

Я знал, что у него двое детей и что дочь замужем за знатным гондорцем. Отец как морадан явно не слишком одобрял этот брак, но как деловой человек видел его выгоды, потому скрепя сердце согласился. Сын его был, как большинство здешних мужчин, моряком, причем весьма отважным, удачливым и известным. Особенно же прославился он тем, что два года назад выиграл у одного из гондорских капитанов морскую гонку. Тогда его чествовали как героя. «Вот, — подумал я, — так бы они и соперничали с нами — не оружием, а в делах мирных, и выгодно было бы и нам, и им. Ни числом, ни оружием они нам не ровня».

Впрочем, морэдайн это сами понимают.

Господин Нилузир и сам мне потом так говорил — хотя и с некоторой тоской в голосе, тоской человека, который смирился с судьбой:

— Нас слишком мало. Наша кровь тает, и однажды настанет день, когда морэдайн перестанут существовать. Мы уйдем, и память о нас сначала станет легендой, потом сказкой, а потом и пустой байкой. А пройдет еще время — и никто уже не вспомнит о нас…