Великая иллюзия

– Не было между вами никакой любви никогда! – выкрикнула и Мармеладова. – Одно злое маниакальное соперничество с детства и до седых волос. Это вы оба были психи! Вы! Ты ей наврал, а она… она лгала даже самой себе, что имеет дар убивать, а сама травила своих птиц втихаря! Это ли не безумие?!

Катя слушала их, и ее все больше охватывал ужас. Они все словно погружались на самое дно… в яму… в иллюзию…

– Когда Данила покинул наш мир, – произнес Четвергов, – Регина сначала вообще отказывалась со мной разговаривать о нем. Я настаивал. Я спрашивал – что случилось на самом деле? И в июле… только тогда она сказала мне…

– Что? – спросила Катя, подходя близко к экрану, вглядываясь в лицо человека, который заманил их в ловушку, запер и намеревался тоже убить…

– Она наконец призналась – да, Даниил твой сын. Но он предал меня – мать, меня, истинную Четвертую. Он отказался от нашего с ним общего пути. Он меня бросил. И я наказала его за это. Если ты избавился от своей жены силой своего дара, чтобы доказать мне, что ты все же чего-то стоишь, то вот тебе мое главное доказательство в нашем многолетнем споре. Наш сын. Его смерть.

Они все молчали. Катя была потрясена чудовищностью услышанного. И – правдой.

– Она тебе опять солгала, а ты поверил, – тусклым голосом объявила Мармеладова. – Я тебе твердила – не было у Риги такого дара… Такой силы… После больницы в слезах она клялась мне, что нет ее прямой вины в том, что случилось. Мальчик убил себя сам. Он не смог выбрать между ею, матерью, и той, которую полюбил всем сердцем. Пусть эта женщина, его избранница, и порочна, но любовь слепа! Регина не могла смириться, она угрожала ему, что если он не бросит невесту, то в следующий раз пилой уже дело не обойдется – она Ирину убьет. А он решил устранить саму причину их ненависти и вражды – самого себя. Он покончил с собой. Он позвонил ей ночью, когда вскрыл себе вены в ванной. И сказал, что уходит навсегда. Она бросилась в Москву к нему. А он это знал… Кровь вытекала медленно из ран, он боялся, что она приедет и остановит его. Поэтому он пошел и повесился. Она увидела его уже мертвым в петле. Ее прямо там, в зале нашего арбатского дома, сразил инфаркт. Вот она – голая правда, Стас…

– А вот тебе – моя правда, Мармеладка, – ответил Четвергов. – Твои шрамы, твоя изуродованная харя… те ножницы – они на совести Риги, а не Великой. Это Рига силой внушения заставила, загипнотизировала тебя тогда. Доказала Великой, да и мне, сопляку, что дар у нее – какой-никакой – все же есть. Она призналась мне в этом поступке потом в постели. И она не лгала. Она торжествовала, считая себя особенной, сильной. Четвертой.

– Гипнотизировать, внушать, калечить она была способна, но не убивать, – произнес Гектор. – Что вы натворили с ней оба?! Ты дал ей яд во время чаепития в саду?

– Смерть моего сына я бы ей не простил никогда, – ответил Четвергов. – Я поверил в ее виновность в смерти Данилы, потому что до этого была Мармеладка и трагедия с пилой. И всему этому кошмару, ее маниакальности, ее злобе, ее паранойе, ненависти и одержимости собственной исключительностью надо было положить конец. Да, это я отравил ее. Я приехал к ней домой. Сказал, что нам пора объясниться. Она меня приняла. Она меня слишком презирала, чтобы опасаться.

– А яд бродифакум был тобой заказан загодя по интернету на имя подруги детства, Сони, чтобы запутать следы? – спросил Гектор. – До чего вы дошли в своем террариуме… ящерицы долбаные, уроды…

Катя внезапно вспомнила – они в комнате Мармеладовой среди множества старых цирковых фотографий… И Гектор вскользь упоминает о дорогом кофе, аромат которого витает в квартире и который явно не по карману пенсионерке… А Мармеладова говорит о курьерах с продуктами, которых присылает Четвергов. Приезжают, привозят сумки… что-то путают, потому что он заказывает много и себе тоже, и ей… Курьеры возвращаются, меняют сумки, что-то забирают – то, что якобы было перепутано… Оставляют продукты, покупки, перевозя, забирая сумки, пакеты, коробки…

Вот так все это было сделано, организовано… По лицу Гектора она поняла – он думает о том же. Он тоже догадался.