Они слали друг другу голосовые сообщения. Их голоса выражали бурю эмоций. А затем он написал ей снова словами из «Одиссеи»:
И Катя вновь ответила голосовым сообщением – их «Одиссей», продолжением их «Илиады»:
Катя забинтованной рукой сама попыталась позвонить в чате, но пальцы не гнулись из-за бинтов, и, конечно, он опередил ее. Он возник на экране мобильного. Они глядели друг на друга.
Он шепнул ей, словно они были рядом – да они и были рядом, несмотря на разделявшее их расстояние и ночь…
Той ночью ей снова приснился сон про Трою. Но уже не из детства. А новый. И не привиделось битв у крепостных стен, боя у кораблей, шлемов, копий, щитов, колесниц. Все пока еще было немного смутно и почти сказочно в новом сне. Но какое же сладкое трепетное чувство, когда пальцы запутываются в его темных волосах, лаская… А губы скользят по его коже, целуют, врачуя каждую его рану, каждый ожог и шрам…
Однако реальный мир скоро ворвался в ее сны извне, приняв облик Полосатика-Блистанова, заявившегося к Кате, все еще находившейся на больничном, прямо домой – как снег на голову и с новостями.
– Так, здесь сумки с продуктами. Гектор Игоревич мне велел, пока он сам в клинике, вам все домой доставить. Ягоды и фрукты, а здесь вкусного всего много. И домашняя еда. И торт он вам прислал. А какой торт? Чизкейк? Шоколадный? А чаем меня с тортом угостите? А то я есть хочу – с работы прямо к вам! Из Полосатова!
– Конечно, Сеня, давайте чай пить. Только вы сами хозяйничайте. У меня еще не зажило. – Катя продемонстрировала ему свои иссеченные ссадинами руки – уже без повязок. Удивительно, но именно ссадины заживали медленно, а вот осколочная рана на плече почти не доставляла ей беспокойства, она даже обезболивающее, прописанное ей в клинике, не пила.
Полосатик-Блистанов включил чайник, кофемашину, полез в Катин холодильник, открыл коробку с тортом. И вот они уже чаевничали. И он взахлеб рассказывал ей о деле.