Великая Испанская революция

Право премьера выбирать, кто будет представлять либертарное движение в правительстве, возмутило лидеров ФАИ. Несмотря на это, сама ФАИ не отказывалась от теснейшего сотрудничества с правительством. 8 апреля Иберийский комитет ФАИ направил письмо министру юстиции, в котором говорилось: «После ее (федерации — А. Ш.) вступления в Народный фронт Испании и Народный фронт Каталонии считаем принципиальной обязательную необходимость нашего представительства во всех структурах, созданных жаром революции и войны» [1534]. За этой витиеватой формулировкой — стремление к усилению своего присутствия в государственных структурах республиканской Испании.

Теперь, после ослабления анархо-синдикалистов и отставки Прието, коммунисты могли не скрывать своих стратегических намерений, во всяком случае внутри страны. 23 марта передовица «Мундо обреро» провозгласила перспективу борьбы вплоть до коммунистической революции [1535].

* * *

6 апреля было сформировано новое правительство Негрина без приетистов. Но на этот раз правительство формировали не партии и организации коалиции, а лично Негрин, подбиравший в свою команду политиков разной окраски. Негрин ушел с поста министра финансов и занял пост министра обороны. Близкий к нему П. Гомес возглавил министерство внутренних дел. Человеком Негрина давно стал и Альварес дель Вайо, близкий также к коммунистам — он занял важный пост министра иностранных дел. Республиканцы А. Велао и Б. Хинер де лос Риос заняли соответственно кресла министров общественных работ и связи и транспорта. Каталонский националист Айгуаде продолжил занимать пост министра труда, Ирухо и Хираль остались в правительстве без портфеля. В правительство вошел анархо-синдикалист Бланко, который стал министром образования и здравоохранения. Представитель ВСТ Рамон Гонсалес Пенья занял пост министра юстиции. Министры этого кабинета, принадлежавшие к разным партиям и организациям, принадлежали на деле к «партии Негрина» — «последовательно проводили политику правительства, несмотря на пропасть, которая ширилась между последним и взглядами их соратников по партии» [1536]. Исключение составляли коммунист Урибе (сельское хозяйство) и представители национальных меньшинств, следовавшие политике своих организаций. Однако националисты потеряли реальное влияние — у басков не было территории, а Эскерра потеряла власть в Каталонии. Таким образом, формально коалиционное правительство Негрина, которое с виду опиралось на целую сеть структур Народного фронта, висело в воздухе (аналогичный процесс происходил с российским Временным правительством А. Керенского осенью 1917 г.). На определенных условиях Негрина поддерживала лишь одна влиятельная сила — КПИ.

В целом режим Негрина уже вполне можно характеризовать как мягкую форму авторитаризма, причем не только на уровне правительства, но и на местах. Как сообщал П. Тольятти, «в каждой провинции наблюдалась тенденция к созданию небольшого государства в государстве и к подчинению масс местным властям административными мероприятиями путем устранения всяких форм демократии» [1537]. Гражданское общество было ослаблено, хотя и не разрушено, но продолжало протестовать против каждого нового шага по усилению автократии. Власти уже могли игнорировать большинство таких протестов или характеризовать их как «капитулянтство» (универсальное клеймо тех дней).

16 августа 1938 г. правительство покинули Айгуаде и Ирухо — они не выдержали наступления Негрина на права автономий, прежде всего — установление центрального контроля над военной промышленностью Каталонии. Возмущение автономистов и даже Асаньи вызвали и другие меры, направленные на усиление власти военного министерства, а также намерения премьера провести казни диверсантов и шпионов (не было уверенности, что все подозреваемые были действительно виновны). Негрин угрожал отставкой, если его предложения не будут утверждены, Асанья склонялся к тому, чтобы поручить формирование правительства Бестейро, но под давлением коммунистов отказался от этого шага, означавшего курс на капитуляцию. Действительно, было уж совсем глупо менять курс в этот момент, когда был неясен исход сражения на Эбро и европейского кризиса вокруг Чехословакии.