Великая. История Екатерины II

Законы признает она равными для всех, и свободу определяет фразою «право все то делать, что законы дозволяют»… а не дозволяют они только вредного «или каждому особенному или всему обществу», потому под хорошими законами разумеет только такие, которые в подданном производят уверенность, «что он ради собственной своей пользы стараться должен сохранить (их) нерушимыми». Определяя, что «законоположение должно применять к народному умствованию», Екатерина признает, что и для лучших законов следует приготовить умы; только не следует это приготовление ставить в отговорку Разделяя закон от обычая, она не советует обычаи отменять законами, а исправлять ими только вред, от законов же происходящий. Перемене же обычаев оставить все вошедшее в обычаи, а изменение их зависит от усиления обоюдных сообщений между народами. «Закон, – говорит далее Екатерина II, – не происходит единственно от власти» и вещи «между добрыми и злыми средние по своему естеству не подлежат законам». Всякое наказание, которое «не по необходимости налагается, есть тиранское», потому что «умеренность управляет людьми, а не выступление из меры». Преступления разделяет она на два главные рода: нарушающие безопасность жизни граждан или только спокойствие их. Только в первом случае имеют место казни, во всех же других видах – меры предохранительные и исправительные. Умеренность наказаний скорее, по мнению ее, приводит к цели, чем жестокость, правда, сильно поражающая воображение вначале, но потом страх уменьшается, так что приходится установлять «во всех случаях другое». Убеждая последовать «природе, давшей человеку стыд вместо бича», Екатерина говорит в «Наказе»: пускай самая большая часть наказания будет «бесчестие, в претерпении наказания заключающееся». От суровости, говорит она далее, по уврачевании зла «порок в общенародии остается; умы народа испортились: они приобвыкли к насильству». Уврачевать это полагает она «непрерывным продолжением благополучия и сладкого спокойствия»; в заключение же решает, что «все наказания, которыми тело человеческое изуродовать можно, должно отменить». В главе IX о производстве суда вообще говорится: «Власть судейская – для того, чтобы сомнения не было о свободе и безопасности граждан»; что «ответчика должно слушать не только для узнания дела, но и для того еще, чтоб он себя защищал», «защищать» же, далее говорится, «значит не что иное, как представлять суду в пользу ответчика все то, чем его оправдать можно». Кто не согласится в глубоком знании законодательницею сердца человеческого, читая положение: «употребление пытки противно здоровому естественному рассуждению» (123) или «делати присягу чрез частое употребление весьма общею не что иное есть, как разрушать силу ее» (125). «Хотите ли предупредить преступления? – сделайте, чтоб законы меньше благодетельствовали разным между гражданами чинам, нежели всякому особо гражданину (243); сделайте, чтоб люди боялись законов и никого бы, кроме их, не боялись (244). Хотите ли предупредить преступления? Сделайте, чтобы просвещение распространилось между людьми (245)».