Великая. История «железной» Маргарет

Президент подтвердил намерения Соединенных Штатов продолжать программу модернизации, в том числе «Трайдент», в той части, которая затрагивала интересы Великобритании. Такой результат меня полностью удовлетворял. Нетрудно представить, как было воспринято кэмп-дэвидское заявление в Москве. Оно положило конец надеждам Советов достичь своей цели по созданию в Европе зоны, свободной от ядерного оружия, что сделало бы нас открытыми для военного шантажа. Оно также показало, что я имею влияние на президента Рейгана по важнейшим вопросам политики.

Так что у господина Горбачева было столько же причин иметь дело со мной, сколько и у меня с ним. Поэтому неудивительно, что меня вскоре пригласили в Москву. Я подготовилась очень тщательно. 27 февраля 1987 г. в Чекерсе я провела семинар по Советскому Союзу. Я детально изучила речи господина Горбачева, длинные и беспорядочные, которые он произнес за последнее время, и обнаружила для себя в них что-то новое. Я ехала в Москву не как представитель Запада, но считала нужным проинформировать других лидеров о линии, которой я буду следовать, и заранее выяснить их настроения. Я знала мнение президента Рейгана и поэтому ограничилась тем, что послала ему длинное сообщение. Я также организовала 23 марта встречу с президентом Миттераном, а затем с канцлером Колем. Президент Миттеран думал, как и я, что господин Горбачев готов пойти на многое, чтобы изменить систему. Но французский президент также знал, что Советы уважают жесткость. Он сказал, что мы должны сопротивляться попытке превращения Европы в зону, свободную от ядерного оружия. Я выразила согласие. Не оказалось разногласий у меня и с канцлером Колем.

Моим последним публичным высказыванием о Советском Союзе до отъезда была речь на заседании Центрального совета Консервативной партии в Торки 21 марта. Мне было бы нетрудно смягчить критику советского режима, но я не собиралась этого делать. Слишком часто в прошлом западные лидеры ставили стремление к надежным отношениям с иностранными диктаторами выше слов простой правды.

Я сказала: «В речах господина Горбачева мы видим явное признание того, что коммунистическая система не работает. Вместо того чтобы догнать Запад, Советский Союз отстает. Мы слышим, что их лидеры заговорили по-новому, привлекая узнаваемые нами слова, такие как «гласность» и «демократизация». Но означают ли они то же, что вкладываем в них мы? Некоторые из тех, кто сидел в тюрьмах по политическим или религиозным убеждениям, освобождены. Мы это приветствуем. Но остаются другие заключенные, остаются те, кому не дают разрешения эмигрировать. Мы хотим видеть их свободными или воссоединенными со своими семьями за рубежом… Когда на следующей неделе я встречусь в Москве с господином Горбачевым, целью переговоров будет мир, основанный не на иллюзии и капитуляции, а на реализме и силе… Мир требует безопасности и доверия между странами и народами. Мир означает конец убийствам в Камбодже, конец резне в Афганистане. Он означает выполнение обязательств, которые Советский Союз добровольно принял на заключительном акте в Хельсинки в 1975 г. относительно основных прав человека… Мы будем оценивать не слова и обещания, а действия и результаты».

Я сидела за столом в Кремле напротив господина Горбачева, а между нами стояла высокая ваза с цветами. Меня сопровождали только один член моего коллектива и переводчик. Стало ясно, что господин Горбачев собирается выговорить мне за мою речь на заседании Центрального совета Консервативной партии. Он сказал, что, когда советские лидеры изучали ее, она напомнила речь Уинстона Черчилля в Фултоне (о «железном занавесе») и доктрину Трумэна.

Я не извинялась, а сказала, что есть еще один пункт, который я не упомянула в своей речи, но упомяну сейчас. Речь шла о том, что у меня нет свидетельств, что Советский Союз отказался от цели добиться мирового господства коммунизма. Мы на Западе наблюдаем советскую подрывную деятельность в Южном Йемене, в Эфиопии, в Мозамбике, в Анголе и в Никарагуа. Мы видели, как Советский Союз поддерживает Вьетнам в его завоевании Камбоджи. Мы видели оккупацию Афганистана советскими войсками. Естественно, мы поняли, что мировой коммунизм все еще следует своей цели.

Затем я продемонстрировала, что читала речи господина Горбачева так же внимательно, как он читал мои. Я сказала ему, что считаю его январскую речь на заседании Центрального Комитета чрезвычайно интересной. Но я хотела знать, последуют ли за вводимыми им внутренними переменами перемены во внешней политике Советского Союза. Я добавила, что не ожидала, что будем вести такое горячее обсуждение, едва начав беседу. Засмеявшись, господин Горбачев ответил, что приветствует «ускорение», и доволен, что мы разговариваем откровенно. Разговор был долгим и касался самых разных вопросов, в том числе сути различий между западной и коммунистической системами. Я описывала их как разницу между обществами, где власть была рассредоточена, и обществами, в основе которых лежали контроль из центра и ограничение.