Великая. История «железной» Маргарет

В моем случае подготовка к выборам не ограничивалась политикой. Еще мне нужно было соответственно одеваться. Я уже заказала в «Акваскутум» костюмы, жакеты и юбки: «рабочую одежду» для кампании. Я, как и многие женщины, небезразлична к одежде, но еще важнее было одеться так, чтобы создать правильное с политической точки зрения впечатление.

Со времени моего переезда на Даунинг-стрит Кроуфи помогала мне в выборе гардероба. Мы вместе обсуждали стиль, цвет и материал. Все должно было служить для дела, поэтому мы выбирали сшитые на заказ английские костюмы. Во время иностранных визитов было, конечно, особенно важно правильно одеваться. Решая вопрос о том, в чем я буду одета, мы всегда обращали внимание на цвета национальных флагов. Большая перемена произошла, когда я поменяла стиль весной 1987 г., будучи с визитом в Советском Союзе, где на мне было надето черное пальто, которое Кроуфи увидела в витрине «Акваскутума», и великолепная шапка из лисьего меха. («Акваскутум» с тех пор обеспечивал пошив почти всех моих костюмов.)

После ноября 1989 г., с началом показа по телевидению заседаний Палаты представителей, появились новые соображения. Расцветки в полоску и клетку в жизни выглядели привлекательно и ярко, но не смотрелись с телеэкрана. Те, кто смотрел телевизор, замечали, например, если я надевала один и тот же костюм два раза подряд, и даже писали об этом. В результате Кроуфи всегда записывала, в чем я была одета каждую неделю на «Вопросах премьер-министру». Из этих записей получился дневник, и каждый наряд получил имя, обычно отражающее повод, когда был впервые надет. Эти страницы читались, как путевые заметки: «Парижская опера», «Вашингтон розовый», «Рейган темно-синий», «Торонто бирюза», «Токио голубой», «Кремль серебро», «Пекин черный» и, наконец, весьма эффектный «Английский сад». Но теперь я уже не могла не думать о предстоящей кампании: настало время готовить темно-синий с белым клетчатый костюм, который станет известен под именем «Выборы-87».

Во вторник 19 мая я председательствовала на первой пресс-конференции кампании, где мы представляли свой манифест: Альянс уже выступил со своей декларацией, а лейбористы представляли свою декларацию в тот же день, правда, она была больше заметна своими упущениями, чем содержанием.

Выход нашего манифеста прошел не совсем так, как мне хотелось. Комната в главном офисе, где проходила пресс-конференция, была переполнена, там было жарко и шумно. Министры Кабинета толпились здесь же, было так много людей, что телевизионные съемки конференции выглядели ужасно. Ник Ридли объяснил нашу политику относительно жилья, а я надеялась, что журналистам захочется-таки прочитать сами документы, составляющие декларацию. Я непременно ждала этого и от наших кандидатов и остановилась на этих документах в своей речи на конференции в Центральном зале Вестминстера на следующее утро.

У этой речи была и другая цель. Нашим политически слабым пунктом были социальные службы, особенно здравоохранение, поэтому я приложила много усилий, чтобы рассказать кандидатам, а через них и избирателям, что правительство помнит о проблемах национальной службы здравоохранения, которой, как я сказала, «только в наших руках ничего не угрожает». Сделав это, я провела большую часть кампании, акцентируя наши сильные пункты, касающиеся экономики и обороны. Это не помешало тому, что здравоохранение появилось в виде проблемы позднее в ходе кампании; но мы уже были вооружены против атак лейбористов и сделали все, что могли, чтобы успокоить избирателей.

Первая официальная пресс-конференция нашей кампании состоялась 22 мая. Нам внезапно представилась возможность потопить партии Альянса, которых некоторые торийские стратеги но не я, считали нашей основной угрозой на выборах. Вместо этого два Дэвида потопили сами себя.

В нашем манифесте было место, где говорилось, что их оборонная политика, сводившаяся к постепенному одностороннему ядерному разоружению, с такой же вероятностью, как и политика лейбористов, сделает Британию «испуганной и сочувствующей», восприимчивой к советскому шантажу. Это было, конечно, не обвинением в недостатке патриотизма, а предсказанием, к чему неизбежно приведет слабое место. Дэвид Оуэн принял это как оскорбление. Мы с трудом верили своей удаче, когда в течение нескольких дней он сосредоточил внимание общественности на нашей самой сильной стороне обороне. Альянс уже не смог оправиться после этой неверной оценки.

У нас тоже не обходилось без трудностей. Меня опрашивали по вопросу образования, так как считалось, что между моими словами и словами Кена Бейкера о школах, получивших статус «прямого гранта», существует несоответствие. На самом деле мы не говорили, что новые школы будут платными, то есть частными: они останутся в государственном секторе. Более того, государственный секретарь по вопросам образования должен был дать санкцию, если школа хотела из общеобразовательной школы стать гимназией.