Я прибыла к Люксембург в 10 часов утра 2 декабря 1985 г. Вскоре началось первое заседание Совета. Главы правительств обсудили проект договора, который составили председатель и Комиссия. Способность присутствующих вести длинные споры, с повторами, о делах малоинтересных, поражала. Было бы намного лучше прийти к соглашению в принципе и оставить другим разработку деталей. Помимо этого я оказалась в замешательстве от того, что немцы сообщили, что готовы включить денежные вопросы в договор. Мне удалось в переговорах с канцлером Колем сократить формулу, так что теперь она просто отражала «статус кво». Таким образом, к фразе «экономический и денежный союз» добавилось «сотрудничество в экономической и денежной политике».
Обсуждения во вторник были долгими, но имели результат. Была уже полночь, когда я дала пресс-конференцию по заключениям Совета. Я была довольна тем, что было достигнуто. Мы были на пути к установлению Единого рынка к 1992 г. Наверное, самое большое удовлетворение мне принесло включение в официальные записи конференции записи «общего заявления»: «Ничто в этих положениях не влияет на право государств-членов принимать меры, которые они считают необходимыми, для контроля иммиграции из стран третьего мира, борьбы с терроризмом, преступностью, торговлей наркотиками и незаконной торговлей произведениями искусства и антиквариатом».
Я настояла на включении этого пункта, сказав, что в противном случае террористы, торговцы наркотиками и преступники смогут использовать положения акта в своих целях. В действительности ни Комиссия, ни Совет, ни Европейский суд не согласятся в долгосрочном порядке отстаивать принятое заявление настолько же, насколько они будут поддерживать пределы голосования путем простого большинства, установленное в самом договоре. Но этого следовало ожидать.
Первые плоды того, что станут называть Единым европейским актом, были полезны для Британии. Наконец, я считала, можно вернуть Сообщество на верный путь. Проблема была в том, что новая власть, которую получила Комиссия, казалось, только разожгла ее аппетит.
Европейские события имели для меня второе место во время встречи парламента. Основные решения были приняты, и даже поиск Комиссией новых «инициатив» был на время замедлен необходимостью разработать и привести в жизнь программу Единого рынка. Сообщество растрачивало свои ресурсы, но еще не достигло новых пределов установленного дохода с налога на прибавочную стоимость.
Глава 31
Фокус со шляпой
Все победы в выборах задним числом выглядят очевидными, иначе все смотрится в предвыборный период. Раны, нанесенные правительству и партии консерваторов «Уэстландом», БЛ («Бритиш Лейланд») и реакцией на бомбардировку Ливии Соединенными Штатами, давали себя знать. Бальзамом станет экономический подъем. Но Лейбористская партия «смягчила» свой имидж и завладела преимуществом по опросу общественного мнения. Мне было важно объединить нашу партию вокруг идеи консерватизма. Это сделать будет нелегко.
Поэтому я предприняла серию шагов, разъясняющих широкий спектр взглядов правительства. Прежде всего, важно было показать людям, что правительство знает об их заботах. Мне это было нетрудно сделать, ведь, что бы ни говорили комментаторы, надежды огромного большинства людей совпадали с тем, во что верила я. Шаг в направлении обновления правительства и партии заключался в перестановке кадров. Кит Джозеф решил, что настало время покинуть кабинет. Уход моего старейшего политического соратника и друга опечалил меня. Его уход положил начало важным переменам. Мне нужны были министры, способные вести бои и в прессе, и в Уайтхолле.
Любой анализ общественного мнения выявлял, что мы сильны в экономическом управлении; нашей слабой стороной были так называемые «бытовые заботы». В сфере образования консерваторам доверяли. Люди понимали, что мы заботимся о стандартах, академических и неакадемических. Они также знали, что лейбористские ультралевые имели скрытую цель в отношении социальной инженерии и сексуальной свободы. В этих условиях мне казалось, что такому первоклассному коммуникатору, как Кен Бейкер, теперь место было в образовании.
Джон Мур вошел в кабинет в качестве министра транспорта. Я возлагала на Джона большие надежды. Он был добросовестным, очаровательным, мягким, он был правым, но не был жестким или агрессивным. Он очень хорошо смотрелся по телевидению. У меня не было сомнений, что в Джоне Муре правительство приобретет ценного сотрудника, а я сама – преданного сторонника.